Хозяйка истории. В новой редакции М. Подпругина с приложением его доподлинных писем - Сергей Носов

За дефицитом женщин танцы, к счастью, не удались.

Мужики назюзюкались — одни больше, другие меньше. Володька меньше других, но достаточно. Уж не ушел ли ты в отпуск, дорогой?

Тосты.

Один был за Елену Прекрасную. Спасибо. Это дежурный.

Другой — этот произнес капитан из новеньких — за генерала. На полном серьезе.

Все приумолкли. Настолько некстати. Володя протянул:

— Уууууу!

А потом добавил:

— И за партию с правительством.

Он со мной совсем разглумился, со мной ему все позволено.

— Раз налито, надо пить.

Ко мне весь вечер приставал с разговорами — коренастенький такой, приплюснутый[73], все время забываю фамилию, — а ведь, кстати же, лошадиную! Или нет? Ну да! Вот залез в голову, буду теперь вспоминать. (А Владимир Юрьевич наш спит себе мертвецким сном, завтра головка начнет бобо. — Третий час ночи, и мне пора, допишу и лягу, только спать не хочется, вот и пишу, пишу, пишу…)

Тот — отвлеклась — коренастенький (и розовощекий), тот приставучий, все мне порывался объяснить, какой он уникум в сексуальном смысле[74]. В общем — финиш. Володька с кем-то лясы точил на балконе. Я сразу сказала, мне не интересно, но тому уже не остановиться было, я спросила: а вы не маньяк? — он и глазом не моргнул, так его и несло. Или маньяк, или с проблемами[75].

Потом с ним произошел казус, уже на кухне — когда они еще приняли. Я уже о машине думала, вхожу, а там тот приставучий о каком-то немце рассказывает — то есть известно о каком: о начальнике всей их немецкой разведки[76], будто он выпустил мемуары и будто там говорится о Бормане, что тот был нашим шпионом, второй человек после Гитлера![77] И что он у нас умер после войны и у нас похоронен. Дескать, до чего дошла наглость западных инсинуаторов. Так тот рассказывал[78].

Володя слушал-слушал, а потом говорит как ни в чем не бывало:

— Я знаю.

Тот так и осекся.

— Что ты знаешь?

— Про Бормана.

— Что — про Бормана?

— Ну, что был нашим агентом.

Это он подразнить хотел.

— Да ты что!.. откуда ты знаешь? — а у самого глаза на лоб.

— Откуда я знаю, — отвечает Володька. — Откуда же еще? — и как бы язык прикусил, артист: как бы в моем присутствии.

Я сначала не поняла, на что он намекает, а тот сразу понял.

— Врешь, — говорит и на меня смотрит.

— Я тебе ничего не говорил, — отвечает Володя. — Забудь.

Но тот уже ко мне:

— Елена Викторовна, это правда?

Я даже растерялась.

— Правда, что Борман был наш?

— Вы, — спрашиваю, — серьезно?

— Молчи! — приказывает Володька. — Нельзя! — а сам, вижу, вот-вот расхохочется.

— Елена Викторовна, скажите, что он врет. Я никому не скажу, вы только скажите, да или нет, правда или неправда?

Вот ведь какой деревянный!

— Пожалуйста, да или нет, был или не был?

Я повернулась и ушла в комнату[79].

Удивительный пень[80].

Когда назад в машине ехали, Володька все веселился — передразнивал: «Елена Викторовна, правда или неправда, был или не был?»

Жеребцов, кажется.

Или что-то похожее. Кобылин[81]?

15 ноября

— Не там ищете.

— А где надо? — спросил генерал.

Очень у него смешно получилось это «где».

Чуть не сказала.

Но не сказала.

— Не знаю где. Не там и не так.

21 ноября

И вообще, почему бы вам не повесить мой портрет вместо Дзержинского?