Стоять насмерть! - Андрей Дышев

Я нехорошо усмехнулся неожиданно пришедшей в голову мысли: Анна пропала, обеспечивая себе алиби. «Вольво» – в Новом Свете. Ей и ее любовнику – или кто он там? – нетрудно будет доказать, что в момент ограбления они находились далеко от поселка. Я даже сплюнул и чертыхнулся от досады. Как же я мог забыть, что на сегодняшний день единственный человек, который знал, что именно висело у меня на стене, – Анна?

Спустившись вниз, я зашел в палисадник, открыл решетку и выпустил на волю своих отощавших бройлеров. Они вмиг окружили меня большой перовой подушкой и стали клевать кроссовки. Довел птичек до умопомешательства, подумал я, а потом удивляюсь, почему у них мясо жесткое и отдает резиной.

Глянул на часы. Через минут десять от пятачка рядом с кафе «Встреча» отойдет автобус на Новый Свет. Почему бы не прокатиться, не посмотреть на эту «Вольво», если, конечно, Клим не соврал?

* * *

Желтая занавеска трепыхалась на сквозняке и все время норовила дать мне пощечину. Пришлось связать ее узлом и конец отправить за окошко. Водитель, по-моему, не любил пользоваться тормозами, и автобус, ни разу не снизив скорости, ужом скользил по серпантину. Справа возвышалась серая громада Сокола, слева – густая синева моря. На очередном крутом вираже они менялись местами, под колеса автобуса кидался живописный обрыв, и иногда трудно было сказать с уверенностью, едем ли мы или уже летим.

На стене, расчерченной красными альпинистскими веревками, уже висели неугомонные скалолазы, похожие на марионеток. Я не смог разглядеть, были ли среди них мои знакомые. Много я отдал бы за то, чтобы сейчас висеть между небом и землей, глядя на покрытое теплой дымкой море, едва заметных невооруженным глазом людей, мелких, порочных, суетных, нашпигованных своими ничтожными проблемами и уверенных в своей исключительности и значимости. Только там, на высоте, подвластной тебе, становится отчетливо ясно, что человеки – это тлен, блохи, жизнь которых напоминает вспышку молнии, а вечны на этой земле только горы, небо и море, и от прикосновения к этой вечности, к ее простой и великой красоте на многие вещи и явления уже смотришь иначе.

Надо будет завтра утром заглянуть к ребятам, подумал я. Если не отвлечься от грустных мыслей, можно поехать мозгами.

Автобус без остановки проскочил мимо роскошного санатория, когда-то принадлежавшего Министерству иностранных дел, хотя я просил водителя высадить меня рядом с ним. Пришлось от конечной остановки возвращаться обратно.

В Новом Свете я бывал часто, хотя этот поселок, отстроенный в реликтовом лесу, меньше всего был предназначен для зарабатывания или траты денег. Райское захолустье, которое очень любили иностранцы и снимали здесь комнаты за относительно большие деньги.

Здесь не было ни одного ресторана, ни одного прибрежного кафе, если не считать тех, которые от посторонних глаз спрятаны в санаторных корпусах, ни одного развлекательного заведения. На весь поселок единственный продуктовый магазин, иногда торгующий хлебом, кефиром и почти всегда шампанским местного производства. Зато здесь чистейшая вода и безумно красивые бухты, где я часто охотился на камбал и любил блуждать среди каменных столбов горы Караул-Оба.

Я спустился вниз по кипарисовой аллее, уже издали приглядываясь к крышам атомобилей на стоянке. Стоянка без ограждения, без охраны. На солнцепеке греют свои крыши два «жигуленка», красный «Икарус-люкс», белый микроавтобус. А вот «Вольво» стоит в тени, под пышной акацией, стоит не первый день, это видно по высохшим листьям, упавшим на капот и крышу.

Я не спеша подошел к машине и сквозь затемненные стекла с любопытством и вялостью зеваки стал разглядывать салон. В районе водительского сиденья не было ничего привлекательного, кроме начатой пачки «Мальборо», лежащей у лобового стекла. На полочке под задним стеклом – атлас автодорог, аптечка, спортивная куртка, две крохотные колоночки стереосистемы – словом, стандартный набор. А вот на заднем сиденье, в диванной складке, темнело нечто более любопытное.

Я обошел машину с другой стороны, чтобы находиться лицом к солнцу. Теперь темное стекло не так сильно отсвечивало, и я разглядел черную плетенку с нитками бисера и золотой стружки. Так и есть, это бархатная заколка Анны.

Я отошел на два шага, опустил глаза. Две семерки, триколор. Машина с московским номерным знаком.

Толстопузый мужчина в белой рубашке наблюдал за мной из дверей кафе. Нет, подумал я, делая вид, что не замечаю его, от скуки таким легавым взглядом не смотрят. Мне было надо, чтобы он первым заговорил со мной, пусть даже матом, и я снова приблизился к «Вольво», погладил ладонью по полированным бортам, смахнул листья с крыши. Никакой реакции, хотя я кожей чувствовал, что толстопузый стремительно наполняется гневом. Его прорвало, когда я постучал ногой по колесу.

– Э! – рявкнул он. – Отвали от тачки!

Я медленно повернул голову.

– Это ты мне? – уточнил я.

– Тебе, тебе! – С плохо скрытой угрозой на физиономии, напоминая носорога, которому браконьер попытался отпилить рог, он двинул на меня. Впрочем, любого носорога можно быстро сделать своим союзником, если убедить его в том, что не претендуешь на его рог, и сунуть ему в пасть пучок соломы.

Я перехватил его влажную руку, которой он намеревался взять меня за грудки, сжал покрепче, показывая, что моя рука работает не хуже его, и, глядя сквозь него, спросил:

– Разве хозяин машины не предупредил, что с его друзьями надо обращаться вежливо?

– Чего? – не понял толстопузый, глядя на мои стоптанные кроссовки.

– Сгоняй-ка за бутылочкой холодной пепси, а потом поговорим, – сказал я, небрежным движением вытаскивая двадцатидолларовую купюру – все, что я заработал за последний месяц на кильке, – и загнал ее в карман его рубашки. Поступок, конечно, безумный, подумал я уже через мгновение, теперь придется сожрать всех своих кур. Толстопузый вытащил купюру, покрутил ее в пальцах, и я с наслаждением заметил, как меняется выражение его лица.

– Щас сделаю, – ответил он, удивительно точно находя грань между унижением и сохранением чувства собственного достоинства.

Когда он вынес из кафе запотевшую бутылку пепси-колы с пластиковым стаканчиком на горлышке, я сидел на бордюре в тени акации и обмахивал лицо носовым платком.

– Когда они машину заберут? – спросил я, отпивая из горлышка.

– Обещали сегодня. Ждем-с. – Его физиономия расплылась в улыбке.

– А подруга его, – я не сводил с толстопузого глаз и понял, что «подругу», то есть Анну, он видел и запомнил, – большую красную сумку с собой не несла?

Сумку я придумал на ходу, лишь бы что-нибудь спросить.

– Не было, – покачал он головой. – Ни большой, ни маленькой. Зачем бабе сумка, когда у мужика бумажник толстый? – добавил он и достаточно гадко улыбнулся.

– Это точно, – подтвердил я, поставил недопитую бутылку на асфальт и поднялся на ноги. – Ладно, пойду поищу их, а то второй день найти не могу.