Таинственный пасьянс - Юстейн Гордер

Думаю, папашка чувствовал себя джокером, когда рос в Арендале с клеймом сына немецкого солдата. Мало того, и как философ он тоже был джокером. Он всегда говорит, что видит странные вещи, которые другие не замечают.

Словом, когда папашка купил эту колоду в Лугано, он сделал это не из любви к игре в карты. Ему захотелось посмотреть, как выглядит джокер именно в этой колоде. Ему было так любопытно, что он тут же вскрыл колоду и достал из неё одного из джокеров.

— Я так и думал, — сказал он. — Такого джокера я никогда не видел.

Он спрятал джокера в карман рубашки, и наконец настал мой черёд:

— А теперь отдай колоду мне!

Папашка тут же протянул мне колоду. Таков был наш неписаный закон: купив колоду карт, папашка оставлял себе джокера — всегда только одного, даже если в колоде их было два или больше, а остальную колоду отдавал мне, если я успевал попросить его об этом до того, как он избавится от неё каким-нибудь другим образом. Так у меня накопилось около ста карточных колод. Будучи единственным ребёнком в семье, который к тому же рос без мамы, я очень любил раскладывать пасьянсы, но не был заядлым собирателем и потому считал, что у меня уже достаточно колод. Случалось, папашка покупал колоду, вынимал из неё только одного джокера, даже если в колоде их было два или больше, — а остальные карты выбрасывал. Он как будто чистил банан и выкидывал кожуру.

— Мусор! — говорил он, отделяя плевелы от пшеницы и бросая отходы в корзину для бумаг.

Правда, как правило, он избавлялся от мусора более мягким способом. Если меня не интересовала эта колода, папашка находил какого-нибудь мальчика и без лишних слов отдавал ему карты. Таким образом он расплачивался с человечеством за всех джокеров, которых получал от случайных игроков. По-моему, человечество не осталось внакладе.

Когда мы уже ехали дальше, папашка сказал, что тут такая великолепная природа, что ему хочется сделать небольшой крюк. Вместо того чтобы ехать по шоссе из Лугано в Комо, мы поехали вокруг озера Лугано. Проехав немного вдоль озера, мы миновали границу между Швейцарией и Италией.

Вскоре я понял, почему папашка выбрал именно эту дорогу. Оставив за спиной озеро Лугано, мы подъехали к другому, которое было ещё больше, на нём плавало много лодок и судов. Это было озеро Комо. Первым нам попался городок, который назывался Менаджо. "Ожданем", — тут же прочёл я это название справа налево. Потом мы долго ехали вдоль озера и к вечеру прибыли в Комо.

По дороге папашка называл мне все деревья, мимо которых мы проезжали.

— Пиния, — говорил он. — Кипарис, олива, инжир.

Не знаю, откуда ему известны все эти названия. Некоторые, правда, я и сам когда-то слышал, но другие он мог просто придумать с ходу, кто знает.

В промежутках между знакомством с южной природой я продолжал читать свою книжку-коврижку. Мне было интересно, откуда Ханс Пекарь раздобыл этот удивительный пурпурный лимонад. Да и всех золотых рыбок, если на то пошло.

Перед тем как я начал читать, я разложил пасьянс, но не до конца — если бы папашка поинтересовался, почему я вдруг притих, я бы объяснил, что раскладываю пасьянс. Ведь я обещал доброму пекарю в Дорфе, что никто, кроме меня, не узнает о книжке-коврижке.

♠ — Когда я в ту ночь вернулся домой от Ханса Пекаря, — продолжал Альберт, — я ещё всем телом ощущал вкус пурпурного лимонада. То вдруг в мочке левого уха появлялся вкус вишни, то правого локтя касался запах лаванды. И даже в одном из колен возник кисловатый вкус ревеня.

Луны уже не было видно, но над горами сверкала россыпь звёзд, словно их вытрясли из заколдованной перечницы.

Я всего лишь маленький человечек на этой планете, всегда думал я. Но теперь, отведав пурпурного лимонада, вкус которого ещё не покинул моего тела, я думал уже не только об этом. Всем телом я ощущал, что эта планета — мой дом.

Я быстро сообразил, почему пурпурный лимонад был таким опасным напитком. Он пробудил во мне жажду, которую невозможно утолить. Мне хотелось пить его ещё и ещё.

Идя по Вальдемарштрассе, я увидел отца. Он, шатаясь, вышел из "Красавчика Вальдемара". Я подошёл к нему и сказал, что был в гостях у пекаря. Он так рассердился, что залепил мне оплеуху.

В ту минуту, когда всё казалось мне бесконечно прекрасным, эта оплеуха причинила мне такую боль, что я заплакал. Отец тоже заплакал. Он спросил, прощу ли я его когда-нибудь за эту пощёчину. Но я не ответил ему, я просто повёл его домой.

Перед тем как отключиться окончательно, отец сказал, что мама была ангелом и что водка — проклятие дьявола. Кажется, это было последнее, что он сказал мне, прежде чем водка навсегда погасила его рассудок.

♠ На другой день на рассвете я был уже в пекарне. Ни Ханс Пекарь, ни я больше даже не упоминали о пурпурном лимонаде. Как будто здесь, в этом маленьком селении, ему было не место, как будто он был из другого мира. Однако мы оба знали, что теперь у нас есть общая тайна.

Если бы он снова спросил у меня, способен ли я хранить тайну, это бы меня огорчило. Но старый пекарь знал, что ему нет необходимости спрашивать у меня об этом.

Он ушёл в пекарю, находившуюся за магазином, чтобы замесить тесто для крендельков. А я сел на табурет и стал смотреть на золотую рыбку. Мне никогда не надоедало смотреть на неё. Мало того что она была замечательно красива, но, плавая в чаше, она, повинуясь желанию, то ныряла на дно, то поднималась к поверхности воды. Еe туловище было покрыто маленькими живыми чешуйками. Чёрные глазки-точки никогда не закрывались. Лишь крохотный ротик то открывался, то закрывался.

Даже самое маленькое животное — уже личность, думал я. Эта золотая рыбка живёт только сейчас. И когда в один прекрасный день её жизни придёт конец, она уже больше никогда к нам не вернётся.

Нанеся Хансу Пекарю утренний визит, я уже собирался выйти на улицу, как он повернулся ко мне и спросил:

"Ты придёшь вечером, Альберт?"

Я молча кивнул, и он прибавил:

"Я ещё не рассказал тебе об острове… а кто знает, сколько мне осталось…"

Я тут же бросился ему на шею.

"Ты не должен умереть! — вырвалось у меня. — Слышишь, никогда!"

"Все старые люди рано или поздно должны умереть, — сказал он и положил руку мне на плечо. — Но тогда неплохо знать, что есть человек, который продолжит твоё дело".

♠ Вечером, когда я подошёл к дому Ханса Пекаря, он ждал меня у колонки.

"Ну вот, он уже на месте", — сказал Пекарь.

Я сразу понял, что он имеет в виду пурпурный лимонад.