Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Однако для меня вопрос стоял крайне серьезно. Более чем серьезно. Если свои обязанности историка я выполнял на достаточном уровне, читатель к этому моменту уже не может оставаться в заблуждении относительно моих чувств.

Не как другие я любил.

Моя любовь присловьем стала,

О ней весь город говорил,

Тот, где она красой блистала.

Впрочем, сама любовь, к счастью, не была совсем уж такой, однако, безусловно, подлинной и раздирающей душу. Кто-нибудь, кто любит жонглировать цифрами, быть может, напишет страничку-другую увлекательной статистики, иллюстрирующей рост любви. В некоторых случаях рост этот, кажется, протекает медленно. Ну, а у меня… могу сказать только, что сказочный бобовый стебель, за одну ночь доросший до неба, в сравнении с моим чувством попросту улитка мира растений. Бесспорно, видели мы друг друга не так уж часто, если встречались, то ненадолго, а разговоры наши ограничивались общепринятыми темами. Роковую роль играли промежутки между встречами. Разлука (не претендую на авторство этой мысли) раздувает пожар сердца. И вот теперь, спасибо сверхъестественному идиотизму Укриджа, между нами воздвиглась стена. Бог свидетель, плести сети для поимки девичьих сердец — задача сама по себе достаточно трудная и без добавочных препятствий. Обойти военно-морского прохиндея и при равных условиях было бы маневром на пределе моих возможностей. И вот — ужасная необходимость вернуть расположение профессора, прежде чем позволить себе хотя бы мечтать о Филлис. Укридж же и не думал проливать бальзам на мои раны.

— В конце-то концов, — сказал он, когда я сдержанно, но без обиняков высказал ему мое мнение о его бестактности, — какое это имеет значение? На старике Деррике свет клином не сошелся. Если он не хочет нас знать, малышок, нам остается только стиснуть зубы и впредь как-нибудь обходиться без него. Ведь, вообще говоря, можно быть абсолютно счастливым и без знакомства со стариком Дерриком. По всему миру в эту самую минуту миллионы людей распевают, как жаворонки, от чистой радости бытия, понятия не имея, что он водится где-то тут. И если уж на то пошло, старый конь, у нас нет времени на обзаведение друзьями и светскую жизнь любимцев общества. Слишком много забот на ферме. Дело в первую и единственную очередь — вот девиз, мой мальчик. Мы должны быть собранными, целеустремленными людьми дела, не то не успеем оглянуться, как сядем в калошу.

Я заметил, Гарни, старый конь, — продолжал он, не переводя дыхания, — что последнее время ты не накидываешься на работу, как мог бы. Засучи рукава, малышок. Мы переживаем критический момент. От нашего трудолюбия зависит успех всего начинания. Эй, посмотри на чертовых петухов! Они только и знают, что драться. Запусти-ка в них камушком, старый конь. Да что это с тобой? Ты совсем скис. Увяз в своем романе или что? Послушай моего совета, дай мозгам передышку. Ручной труд прочищает мозги, как ничто другое. Все доктора так говорят. Курятнички надо покрасить не позже чем сегодня или завтра. Впрочем, я думаю, со стариной Дерриком все было бы в порядке, если бы держаться твердо…

— …и не обзывать его недотепистым пузанчиком, и не опровергать все его мнения, и не обрывать все его истории на середине, рассыпая собственные перлы, — перебил я судорожно.

— Мой милый старый конь, он ведь не возражал против недотепистого пузанчика. У тебя это просто пунктик. В том, чтобы быть недотепистым пузанчиком, нет ничего унизительного. Многие из благороднейших людей, каких я только знавал, были недотепистыми пузанчиками. Просто у старика Деррика слегка разыгралась печень. Чуть только я увидел, как он уписывает сыр, я сказал себе: «Этому типчику без сильных колик не обойтись». Послушай, малышок, запусти в петухов еще парочку камешков. Они друг друга изничтожат.

Я питал робкую надежду, хотя и не очень верил в подобную возможность, что за ночь профессор перестанет чувствовать себя оскорбленным и на следующий день снова станет приветливым и любезным. Но видимо, он не принадлежал к людям, склонным прощать и забывать. Во всяком случае, когда на следующее утро мы повстречались с ним на пляже, он бескомпромиссно меня в упор не заметил.

На этот раз кроме Филлис с ним была еще одна девушка — ее сестра, предположил я из-за большого сходства между ними. У нее были такие же пышные золотисто-каштановые волосы. И все же в сравнении с Филлис она показалась мне почти дурнушкой.

Всегда тягостно, когда тебя в упор не замечают, даже если ты это заслужил. Ну, словно ощутить под ногой пустоту вместо ожидаемой ступеньки. В данном случае боль до некоторой степени — не очень значительной — смягчил тот факт, что Филлис на меня посмотрела. Ее голова сохранила неподвижность, и я не мог безоговорочно поклясться, что ее глаза скосились в мою сторону, и все-таки она, бесспорно, на меня посмотрела. Уже хоть что-то. Она словно бы сказала, что дочерний долг обязывает ее следовать примеру отца, но что это не следует расценивать как симптом личной неприязни.

Во всяком случае, таким было мое истолкование.

Два дня спустя я столкнулся в деревне с мистером Чейзом.

— Привет. Так вы вернулись! — сказал я.

— Вы раскрыли мою тайну, — признался он. — Предпочтете сигарету или кокосовый орех?

Наступила пауза.

— Кое-какие неприятности за время моего отсутствия, как я слышал, — сказал он.

Я кивнул:

— Человек, у которого я живу, Укридж, сделал то, против чего вы меня предостерегали. Коснулся ирландского вопроса.

— Гомруль?

— Затронул и его среди прочего.

— И профессор взорвался?

— Похлеще бомбы.

— Совершенно в его духе. И теперь вы разошлись, как в море корабли. Жаль-жаль.

С последним я от души согласился. Мне приятно сказать, что я сурово подавил желание воззвать к нему, чтобы он употребил свое влияние на мистера Деррика, если таковое наличествует, и помирил бы нас. Но я понимал, что должен соблюдать правила игры. Попросить соперника о помощи в борьбе во имя цели, достижению которой он, вероятно, готов всячески мешать? Нет, это удар ниже пояса.

— Вообще-то мне не положено разговаривать с вами, — сказал мистер Чейз. — Вы ведь под арестом.

— Он все еще?.. — Я умолк, подыскивая подходящее слово.

— И даже очень! Постараюсь сделать что смогу.

— Крайне любезно с вашей стороны.

— Но время еще не созрело. Пока он, можно сказать, только-только начинает спускать пары.

— Понимаю. Спасибо. Всего хорошего.

— Пока-пока.

И мистер Чейз широким шагом отправился в сторону волнолома.

Дни тянулись еле-еле. Филлис и ее сестры я больше не видел. А с профессором раза два столкнулся на поле для гольфа. В такие дни сердечных мук может показаться, что гольф — не панацея для влюбленного в разлуке с любимой. С другой стороны, если человека постигла неудача в любви, отсюда еще не следует, что неудача будет постигать его и на поле для гольфа. Поначалу моя игра оставляла желать лучшего, но, пройдя две-три лунки, я обрел свою обычную форму, а она очень и очень недурна.