Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Я вынырнул возле перевернувшейся лодки и первым увидел отфыркивающееся лицо мистера Хока. Его я проигнорировал и поплыл туда, где над водой маячила голова профессора.

— Не кипятитесь, — сказал я. Глупый совет в объятиях прохладной стихии. Плыл он энергично, но неумело. Видимо, он принадлежал к тем людям, которые в воде способны сами о себе позаботиться, только облеченные в купальные костюмы. А в одежде, предназначенной для суши, ему, чтобы добарахтаться до берега, потребовалась бы неделя — если бы он его вообще достиг, что представлялось маловероятным.

Мне известно все, что необходимо знать о спасении утопающих. В школе мы в большой широкой ванне отрабатывали положенные приемы на чучеле. Я атаковал профессора с тыла и крепко ухватил его за плечи. Затем поплыл на спине в направлении суши и доставил его на берег к ногам восхищенной толпы с большим éclat.[5]В процессе я прикинул, не обмакнуть ли его с головой раза два — просто чтобы внушить ему, что его спасают, но отверг такой маневр, слишком и без надобности реалистический. По-моему, он и так сделал несколько внушительных глотков соленой воды.

Толпа ахала в восхищении.

— Браво, молодой человек, — сказал кто-то.

Я порозовел. Это была Слава.

— Прыгнул, это уж точно, и спас этого джентльмена!

— Старикан утоп, что ли?

— Уж этот мне дуралей Гарри Хок!

Я проникся жалостью к мистеру Хоку. Общественное мнение было настроено против него. То, что сказал о нем профессор, когда обрел дыхание, я повторить не могу — и не потому, что забыл, но потому, что всему есть предел и переступать через него не положено. Достаточно сказать, что относительно мистера Хока он всецело разделял мнение зрителя, назвавшего того «дуралеем». Должен признать, что мой товарищ по заговору поступил весьма разумно, оставшись в стороне от происходящего. Он сидел в лодке, которую вернул в исходное положение, и задумчиво вычерпывал воду старой консервной банкой. На язвительные эпиграммы с берега он внимания не обращал.

Профессор выпрямился и протянул руку. Я крепко ее сжал.

— Мистер Гарнет, — сказал он, ну точь-в-точь будто был отцом героини в «Герое Хильды», — недавно мы расстались в гневе. Позвольте мне поблагодарить вас за благородное мужество и надеяться, что прошлое будет забыто.

Я выдал блистательный ответ, продолжая сжимать его руку. Толпа сочувственно зашумела. Я сказал:

— Профессор, вина была моя. Покажите, что вы меня простили, — пойдите со мной на ферму и переоденьтесь во что-нибудь сухое.

— Превосходная мысль, мой мальчик, я действительно немножко промок.

— Немножко, — согласился я.

Мы энергично зашагали вверх по склону к ферме.

Укридж встретил нас у калитки.

Диагноз он поставил молниеносно.

— А вы насквозь промокли, — заметил он.

Я не стал отрицать.

— Лодка профессора Деррика, к несчастью, перевернулась, — объяснил я.

— А мистер Гарнет героически нырнул в море совсем одетый и спас мне жизнь, — перебил профессор. — Герой, сэр. На сто… апчхи!

— Вы простужаетесь, старый конь, — сказал Укридж, само дружелюбие и участливость. Воспоминания о их с профессором неприятной стычке забылись, как прошлогодний снег. — Так не годится. Идите наверх, подберите что-нибудь из гардероба Гарнета. Мои собственные шмотки будут вам не впору. А? Идемте, идемте, я принесу вам горячей воды. Миссис Бийл… МИССИС БИЙЛ! Нам требуется ведро горячей воды. Немедленно. А? Да, немедленно. А? Ну хорошо, как только вы ее согреете. Ну-ка, Гарни, мой мальчик, выкладывай одежку. Что скажете вот об этом, профессор? Миленькая серая штучка из тонкой шерсти. Вот рубашка. Сбрасывайте мокрую одежку, и миссис Бийл ее высушит. И ни слова ни о чем, пока вы не переоденетесь. Носки! Подать сюда носки! Предъявить носки! Ну, вот. Пиджак? Примерьте этот блейзер. В самый раз — в самый раз.

Он хлопотал вокруг, пока профессор не переоделся, а затем увел его вниз и угостил сигарой.

— Ну, так в чем дело? Что случилось?

Профессор объяснил. В своих объяснениях он был беспощаден к злополучному мистеру Хоку.

— Я удил, мистер Укридж, сидя спиной к нему, и вдруг лодка закачалась из стороны в сторону с такой силой, что я чуть не потерял равновесие, но тут лодка перевернулась. Это человек — идиот, сэр. Что, собственно, произошло, я не видел, так как сидел к нему спиной, о чем уже упомянул.

— Так Гарнет, конечно, видел. Что случилось, старый конь?

— Все произошло так внезапно! — сказал я. — Мне показалось, что у него начались судороги. Наверное, причина в них. Он имеет репутацию трезвенника и надежнейшего человека.

— Вот таким никогда не доверяй! — сказал Укридж. — На поверку они оказываются самыми вредными. Совершенно очевидно, что он был в стельку пьян и опрокинул лодку, когда решил пуститься в пляс.

— Великое проклятие алкоголь, — сказал профессор. — Да-да, мистер Укридж, не откажусь. Благодарю вас. Благодарю вас. Так достаточно, а содовой поменьше, с вашего позволения. А-а-а! На вкус приятнее соленой воды, мистер Гарнет. Э? Э? Ха… Ха!

Он был в прекраснейшем расположении духа, и я прилагал невероятные усилия, чтобы он и дальше в нем пребывал. Мой план завершился таким триумфом, что его коварная подоплека ничуть меня не тревожила. Согласно моим наблюдениям, так оно обычно и бывает в подобных случаях. Раскаяние пробуждается, если преступление сорвется.

— Как-нибудь на днях нам следует сыграть партию в гольф, мистер Гарнет, — сказал профессор. — Я несколько раз видел вас на поле, играли вы прекрасно. Последнее время я испробовал деревянную короткую клюшку. Просто поразительно, насколько увеличивается меткость.

Гольф удивительно сближает. Мы прогуливались по ферме, обсуждая тонкости игры, и каждое мгновение все больше укрепляло entente cordiale.

— Нет, мы обязательно должны сыграть партию, — сказал профессор. — Интересно установить соотношение наших сил. За время, что я здесь, моя игра значительно улучшилась. Значительно.

— Единственный успех, каким я могу похвастать с тех пор, как начал играть, — сказал я, — это ничья с Энгусом М’Леркином на поле в Сент-Андрусе.

— С тем самым М’Леркином? — спросил профессор уважительно.

— Да, но, наверное, день для него выпал неудачный. Разыгралась подагра или еще что-нибудь такое. И так хорошо я, бесспорно, с тех пор не играл.

— Тем не менее… — сказал профессор. — Нет, мы обязательно должны сыграть партию-другую.

С Укриджем, пребывавшим в состоянии наименьшей своей бестактности, он теперь был на дружеской ноге.

Этому весьма способствовала горячая поддержка, с какой Укридж встречал его обличения по адресу грешного Хока. Человек, которому требуется излить обиду, исполняется симпатией к тем, кто выслушивает его терпеливо и сочувственно. А Укридж был теперь само сочувствие.