Настя как ненастье - Ольга Горышина

Да ну её к черту! Иннокентий скомкал лист и метнул в стену, точно булыжник, и даже удивился, что на гладкой поверхности не образовалась дыра. Она появилась в груди, и Иннокентий заткнул её, прижав к груди скомканное одеяло, а через минуту медитирования на темный потолок, в котором не просматривались даже круги подсветки, натянул одеяло на голову, точно мог укрыться от пустоты, вдруг подступившей к нему со всех сторон.

Выругавшись, Иннокентий рванул на кухню, но после секундного раздумья, вылил стакан, наполненный им до середины водкой, в раковину, даже не пригубив — завтра, а точнее уже сегодня, за руль, а его бывало теперь потряхивало и по трезвому. Особенно, когда проезжал место аварии. В объезд ехать было проблематично, и он брал себя в руки и смотрел строго перед собой, уйдя в правый ряд.

В пачке почти не осталось сигарет. Он отложил две на утро и выкурил две подряд, не затягиваясь, а желая быстрее добраться до фильтра, чтобы жестоко вкрутить бычок в пепельницу. Не позвонит, да и хрен с ней! Он хотел помочь деньгами и точка. Жирная! Как перевернутое блюдце. Синее, но сейчас в темноте абсолютно черное.

Иннокентий открыл окно и ушел в спальню. Кровать пустая. В ней никого, кроме него, никогда не было. Покупку закрыли, пока он валялся на больничной койке. Мебель покупала мать — это была её личная терапия после похорон мужа. Может, потому квартиру и оформили в бело-серых тонах. Говорят, модное нынче течение, но ему намного комфортнее заваривать чай в яркой офисной кухне. Было комфортно до этой ночи. Теперь надо будет ещё постараться не думать про Настю, размешивая сахар в чашке. Ничего, будет пить чай несладким. Полезнее!

Он уткнулся носом в подушку и просунул руку под глаз — шрам зверски чесался. Первый признак натянутых до предела нервов. Приплюснув ладонью щеку, Иннокентий перевернулся на спину и снова уставился в потолок. Завтра он поедет к Монике и плевать на утренние пробки. Невыспавшимся садиться за руль куда опаснее, а обсуждать бизнес в таком состоянии вообще запрещено. Нынче он еще скажет, что подхватил какой-то странный вирус: без соплей и температуры, лишь с безумной ломкой всех двухсот семи костей! Особенно рёбер!

— Ты чего такой? — Валерия подняла брови скорее от жалости, чем от удивления.

Самому бы еще знать, чего он такой!

— Приболел. Так что отмени, пожалуйста, все встречи. Я буду в кабинете на телефоне сидеть. И пусть ко мне без особой надобности никто не заглядывает.

Никто! Иначе он озвереет и скажет всем то, за что всю жизнь потом будет краснеть.

Телефон молчал — оба, стационарный тоже, а он ещё надеялся, что Настя перепутала или специально, чтобы не говорить с ним, оставила сообщение на рабочем телефоне в нерабочее время. Не оставила!

— Чай с мёдом, пей! — зашла к нему через пятнадцать минут секретарша. — А надо было вчера: треть чашки чая, треть меда, треть коньяка. Завернуться в одеяло и спать. А ты, видимо, совсем не спал. В следующий раз звони мне. Я скажу, что делать. Есть дела, в которые взрослые мальчики мам не посвящают, чтобы те не нервничали зря. Болезнь не одна из них, но все же звони мне. Добро?

— Добро…

Добро — это шестьдесят два килограмма, затянутые в узкую юбку чуть выше колена. Который у Лерочки по счету муж? Официально четвертый… Отец часто в шутку, потому что при матери, говорил: ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую… В шутку. Перед Валерией Ильиничной даже Сергей Александрович стушевывался, потому и вел себя с ней запанибрата.

— Пей чай горячим. Чего на него смотришь?

Чая он не хотел. И такую женщину не хотел. Хотел другую. В рваных джинсах, с крашеными волосами и накладными ресницами. Кто бы мог подумать!

Мед в чае горчил, точно в него, как и в его жизнь, жахнули целую бочку дёгтя. И кто — пигалица какая-то, мышь белая, пусть и в жёлтом цветастом костюмчике. На кой-она ему сдалась?!

— Да, кстати, тебе тут звонили…

Иннокентий чуть из кресла не выпрыгнул. Удержался за холодные железные ручки. И всё же так дернулся, что Валерия вздрогнула.

— Обжёгся?

В воскресенье, только не чаем!

Увы, звонила не Настя. Звонили по бизнесу, и он вернул звонок. Второй, третий и так до полудня, успевая лишь менять в руках трубку стационарного телефона и мобильник. И вот, когда он крутил в руках, вместо перстня, спираль телефонного шнура, лежащий на столе айфон задрожал, сообщив о принятой эсэмэски. Номер незнакомый. Он двинул палец и замер: «Здравствуйте, Кеша. Это Анастасия. К сожалению, я не смогу выполнить ваш заказ. Если не сложно, скиньте номер карты или кошелька, куда можно перевести вашу предоплату. Спасибо.»

Он замер, кровь ударила в голову и забурлила в ушах. Пришлось даже переспросить последнюю фразу, которую он вообще не услышал. К черту эту Настю! Он резко перевернул айфон экраном вниз, точно прихлопнул назойливую муху, жужжащую который день в его голове: у-жжж-жалю, у-жжж-жалю… Уже ужалила, коза!

Он отставил в сторону телефонный аппарат и взял айфон. Пальцы дрожали, и он два раза перенабирал сообщение: «Очень жаль, Настя. Я рассчитывал на подарок Тимке. Деньги можешь оставить себе в качестве чаевых…» Он стёр последнее слово и дописал: благодарности за помощь в театре. Всего доброго. Пока.» Отправить и забыть! Как недоразумение. Самое большое и последнее в его жизни.

Он бросил взгляд на пустую чашку. На ней было написано по-английски: работа не убивает, но зачем рисковать. Точно, зачем? Ради денег. А вот стрелы Эрота бьют наповал. Внеплановые отношения порой хороши, но не стоит тратить на них столько нервов.

Телефон вновь завибрировал, и Иннокентий чуть не выронил его из рук. Настя писала: «Я не заработала этих денег. Могу передать их Славе. Они с Машей могут взяться за ваш заказ. Вас это устроит?»

Нет, его это не устроит. Он так и написал: «Нет. Слава сказал, что детские комнаты должна расписывать именно ты. Нет, так нет». И тут же ответ: «Как вам вернуть деньги?»

«Настя, оставь деньги себе. На собаку. Купи ей самого лучшего корма…»

Какая дурь… Почему он с ней вообще переписывается?

«Моя собака не ест корм…»

Конечно, не ест. Потому что у тебя нет никакой собаки! Но он не стал писать ей это.

«Настя, пожалуйста, оставь деньги себе и не мешай мне работать!»

Он поставил восклицательный знак, хотя обычно не ставил в эсэмэсках даже точек. Довела! Хотелось расколотить айфон к чёртовой матери! А вместо этого он пялился на экран в ожидании нового сообщения, но Настя больше ничего ему не написала. Восклицательный знак подействовал. А не надо было его писать!

— Дура! — вырвалось у него в голос, и Иннокентий испуганно поднял глаза на дверь.

Никто не услышал и ничего не подумал. А Настя подумала и очень хорошо подумала и правильно подумала, что ему даром не нужна роспись детской. Но черт дери эту дуру — он бы и пальцем ее не тронул, откажись она разделить с ним постель. Заплатил бы за работу и пожелал счастья в личной жизни. Но, видимо, она так не думала. Что-то он сделал не так в их встречу. Или другие до него, поэтому она больше не доверяет заказчикам мужского пола.