Херувим. Книга I - Полина Дашкова

Весельчак следователь аккуратно поставил тапочки на обувнуюполку, присев на корточки, принялся завязывать шнурки на ботинках. ВладимирМарленович, привалившись плечом к косяку, молча наблюдал за ним.

- Стало быть, вы не знаете, где может находиться СтаниславВладимирович? - Он поднял на генерала блестящие карие глаза. Тот молча помоталголовой.

- Плохо, - вздохнул следователь, выпрямляясь, - очень плохо,товарищ генерал. Время уходит, информации пока никакой, - он надел свою дешевуюпотертую кожанку и протянул руку. - Всего доброго, товарищ генерал. Рад былпознакомиться. Обстоятельства, конечно, не самые приятные, но ничего. Будемработать, искать.

Генерал вяло ответил на рукопожатие, заметив про себя сзавистливым раздражением, какая у этого весельчака сухая теплая ладонь, скольков нем здоровья и равнодушия, какой он румяный, ладный, жизнерадостный. Слишкомжизнерадостный для следователя ФСБ.

Дверь хлопнула. Владимир Марленович заглянул в спальню.Наташа спала, открыв рот и глухо, по-стариковски похрапывая. Он закрылся всвоем кабинете и принялся задумчиво листать записную книжку, выбирая, к кому иззнакомых обратиться за помощью. Были генералы, ровесники или лет на десятьмоложе. Но он знал, что они всего лишь отдадут распоряжение подчиненным, апотом придется постоянно звонить, напоминать, чтобы контролировалирасследование. Были и полковники, оперативники, но один работал в зарубежномотделе, другой занимался наркотиками, третий курировал таможню, к четвертому нехотелось обращаться потому, что подлец и карьерист, пятый...

Перед глазами вспыхнула и замерцала яркая пульсирующаяпелена. Имена, звания, цифры телефонных номеров стали расплываться. Затошнило изакружилась голова. Он вдруг вспомнил, совсем некстати, как в детстве лазал смальчишками за кладбищенской земляникой. На погосте ягод росло много, крупных,сладких, невозможно было остановиться, и потом красно-зеленая рябь долгозастилала глаза, сгущаясь к вечеру, перед сном. Куда ни посмотришь, вездемерещилась эта земляника. Бабушка говорила, ничего нельзя рвать и есть, чторастет на кладбищенской земле, потому что это тревожит покойников, они сердятсяи могут строго наказать. Володя был пионер и материалист, бабкиным глупымсказкам не верил. Однако зачем именно сейчас он вспомнил эту ерунду? Какая, кчерту, земляника?

Опять на несколько минут он выпал из реальности и барахталсянепонятно где. Эти стремительные путешествия вспять сквозь время пугали его всебольше. Он не мог просто отмахнуться от странных провалов сознания. Они мешалисосредоточиться и омерзительно воняли старческим маразмом.

- Володенька! - голое жены звучал слабо, далеко, как будто сдругой планеты. Он сильно вздрогнул. Красно-зеленая земляничная рябь неохотнорастаяла. Он отправился в спальню. Наташа лежала, глядя в потолок широкооткрытыми воспаленными глазами. - Скажи, почему он ночевал в Конькове?

- Там живет Галина, - пожал плечами генерал, - помнишь ее?Маленькая, пухленькая, беленькая, внучка покойной Марии Петровны.

- Я знаю Галину. Почему он у нее ночевал? Она ведь давнозамужем, муж армянин, ребенок в школу ходит.

Генерал заметил, что вертит в руках свою серебрянуюзажигалку "Зиппо", машинально открывает и закрывает крышку, крутитколесико. Не было ни пламени, ни искры. Кремень стерся, бензин кончился.Серебряный корпус стал тусклым и черным. Он очень редко брал в руки эту вещь,но серебро все равно окислилось.

- Володя, ты меня слышишь? - слабым жалобным голосомпоинтересовалась жена. - Почему ты не отвечаешь мне?

- Прости. Я думаю, к кому из наших можно обратиться.

- Да, мне тоже не понравился этот следователь Чижов. Тызвонил Мише?

- Какому Мише?

- Ну, Мише Райскому. Он, кажется, уже давно полковник?

"Вот, оказывается, как все просто, - удивился ВладимирМарленович, почему мне сразу не пришло это в голову? Полковник Райский. Онзанимается терроризмом. Взрывное устройство - это террор. Райский очень жесткийи хитрый человек, но мне многим обязан. Семь лет работал под моимруководством".

Шура Тихорецкая сидела за туалетным столиком, сжав ладонямищеки и подтянув кончиками пальцев к вискам уголки глаз. Губы ее беззвучношевелились. Она напевала последний шлягер новомодной эстрадной звезды. НаСтолике лежал телефон, и Шура смотрела на него не отрываясь, словно можно былоусилием воли заставить его звонить.

От звонка зависела вся ее жизнь. Время замерло. Шураперестала петь, осторожно взяла в руки аппарат, проверила, работает ли.Работал. Но молчал. Шура взяла серый карандаш для глаз, нарисовала"стрелки" по ресничному краю, сначала по верхнему, потом по нижнему.Получилось вульгарно, но классно. Она отбросила карандаш, схватила губнуюпомаду, нарисовала себе потрясающе сексуальные губы, приоткрыла рот, опустилавеки, взглянула в зеркало исподлобья, долгим коровьим взглядом, произнеслатягучим низким, совершенно чужим голосом:

- А, это ты? Ну, привет,- и провела по губам кончиком языка.У помады был гадкий, сально-приторный вкус. Шура сморщилась. В зеркалеотразилась такая потешная рожа, что она рассмеялась, сначала просто так, потомкрасиво закинув голову и оскалив зубы, как в рекламе зубной пасты.

Телефон беспощадно молчал. Шура встала и принялась ходить покомнате из угла в угол. Иногда она застывала у зеркала в выразительных позах,окидывала себя критическим взглядом, открывала шкаф, вытягивала какую-нибудькофточку, прикладывала, надевала, снимала, брала другую, крутилась, изгибалась,меняя выражение лица, произнося разными голосами:

- Ну ты же знаешь, я тебя люблю... Ты что, совсем дурак?Ха-ха, как смешно! Слушай, отстань пожалуйста...

Наконец ей надоело это. Она взглянула на часы, потом намолчащий телефон и заплакала горько, навзрыд. Плача, она продолжала смотреть насебя в зеркало и от жалости к себе у нее началась настоящая истерика. В этотмомент она совершенно искренне не хотела жить, в ее душе бушевал маленькийглупый апокалипсис, вскипали океаны, стометровые цунами обрушивались на города,вулканы изрыгали огненную лаву, целые страны исчезали с лица земли и наддымящимися развалинами стояло круглое огненное облако, а в нем, как муха вянтаре, был замурован молчащий телефон.

Наплакавшись всласть, Шура отправилась в ванную, умылась,причесалась, еще немного погримасничала перед зеркалом, посмотрела на часы иохнула. Было девять вечера. Завтра ей предстояло писать четвертную контрольнуюпо физике, а она еще не садилась за уроки. Бросившись назад, в комнату, онасхватила рюкзак, принялась рыться в тетрадках и не нашла самого главного -списка тем и вопросов к контрольной. Может, забыла в парте, может, посеялагде-то, сейчас уже не важно. Оставалось позвонить кому-нибудь из одноклассников,чтобы продиктовали по телефону. Не раздумывая, она набрала первый попавшийсяномер из тех, что помнила наизусть, и услышала в трубке ломкий подростковыйбасок.