Невеста княжича - Властелина Богатова

Святослав поднялся, прошёл к широким, во всю стену, сводчатым окнам. За ними простирался детинец и полкняжества Кавии. Князь, будто каменный утёс, стоял неподвижно и щурился на восходящее солнце, вглядываясь в голубые дали. Густая копна горчичного цвета волос окаймляла загорелое, что глина обожжённая, лицо. Дарён пошёл в отца, Мирослав не так широк в плечах, как старший, но супротив заматерелого брата, имел чуть большую ловкость да хваткость. Но так было до того, как проклятие пало на княжича… Стоило помахать мечом, усталость одолевала его. Едва ли мог дотерпеть до окончания схватки, валился с ног он.

Бояре сидели молча и в задумчивости, для Мирослава они что дядьки родные, не скрыта от них заклятая тайна о том, что младший наказан ведуньей лесной.

Чернобровый Верша сидел угрюмый. Рыжебородый Батура наблюдал за братьями, попивая добрый пенный мёд. Мешко с золотистыми кудрями, с широкими скулами и карими глазами, хмур. Рядом Пасмур, самый старший из бояр.

Мирослав обратил вопросительный взгляд на отца. О чём они тут разговаривали без него?

Святослав будто услышал мысли сына, повернулся к нему.

— Веренеги разбили лагерь в чащобе. Где таятся, не ведомо. Ищем. Но пока с пограничья никаких вестей. И времени у нас нет, что бы охотиться на них. После полудня в Саркил отправляемся.

— А вдруг засада по пути? — поднял Пасмур тучный взгляд на князя.

— Туда мы налегке, быстро управимся, отобьемся, если что, но назад, с невестой… — встрял Верша, напряжённо сцепив руки в замок. — Коли знали бы, где сидят поганцы, по пути-то перебили бы.

Дарён перевёл взгляд на Мирослава, а потом повернулся к князю и сказал:

— Соберём дружинников больше, да и не посмеют враги напасть на нас, а коли число их не множественное, то и вовсе опасаться нам нечего.

— Будем верить, боги не оставят нас. Перед дорогой дары им преподнесём, попросим пути лёгкого, — заключил Святослав. — Ладно, — развернулся он к собравшимся боярам. — Надо в дорогу собираться и до темна прибыть на место.

Взгляд Влады кротко скользнул по собравшимся женщинам, облачённым в одинаково серые домотканые платья без всякой вышивки. На головах их накидки тёмные, косы спрятаны. Спала Влада плохо, можно сказать, не спала вовсе, а лишь погружалась в беспокойную дрёму и каждый раз выныривала с именем того, кому скоро будет принадлежать она. А потому голова её была тяжёлой. Не понимала толком, к чему понадобилось князю Будевою устраивать свадебные обряды для неё.

Влада успела выхватить на лицах тёток у кого грусть, у иных удивление, у других сожаление... По утру, когда Звана собирала Владу в такое же безликое платье без всяких украшений, успела кратко рассказать, что так положено — мол, когда девица под венец идёт, женщины собираются и поют тоскливые песни по уходящей девичьей молодости. Невеста прощается со своим беззаботным детством. Становится молодой княжной. Ещё Зване зачем-то понадобилось узнать, невинна ли Влада. Холопка сказывала, что это нужно для того, чтобы подобрать венец…

Владислава уронила взгляд на свои руки. Пальцы мелко дрожали. Не радовал её этот обычай. Тётки, сидевшие перед ней, буравили её глазами. Все они знали, кто такая Влада — нагулянная дочка князя, которая идёт под венец к проклятому княжичу. Они ведали это. И осуждали. Родной отец отдаёт дочь без всякого сожаления, без тени смущения. А она, дура, пошла, доверилась.

Сердце Влады снова зашлось тоской и такой глубокой, что и без песен готова она была разрыдаться. Но наперекор всему, всё естество её воспротивилось. Вернуться бы к матушке в родной острог и жить прежней жизнью. Так же сбегать тайком в лес, а по вечерам жечь костры и петь песни с подружками. Так же водить хороводы и ловить влюблённые взгляды сыновей кузнеца Микола Станислава и Перко…

Хорошо, что хотя бы дозволили Владе оставить рядом с собой Купаву и Полелю, их Звана тоже облачила в бледные платья-рубахи. Как ни странно, никто не выказывал протест против их появления в детинце. Князь Будевой так и не появился за утро. Нынче засветло Звана принесла яства в опочивальню. Князь Владу не позвал в трапезную к столу. Да если бы и позвал, она отказалось бы, но малая толика обиды грызла её.

Теперь она здесь, в этой маленькой клетушке, тускло освещаемой квадратным оконцем, прорубленным под самым потолком, и не видит разыгрывающегося дня, не слышит трелей жаворонков.

Купава и Полеля, сидели тихо и мало что понимали. К тому же им было в диковинку находиться в княжеском тереме. К его просторам и красоте привыкать понадобится не одну седмицу. В Калогосте невеста с утра прихорашивалась и до заката гуляла под заиндевевшими берёзами с подругами, водила хороводы, пела песни у реки. А здесь, в стольном городе, иной обычай, как сказала Звана — невесте нужно плакать перед свадьбой, чтобы жизнь с суженым была счастливой.

Песнь затянула самая дальняя в углу сказительница, протяжно и проникновенно, вытягивая Владу из дум. Следом подхватили остальные тётки. Сердце Влады забилось часто…

Не гром гремит во тереме,

Не верба в поле шатается,

Ко сырой земле преклоняется

Милое чадо, благословляется,

Ко златому венцу идёт…

Долго пели сказительницы, то тихо и мирно, то громко и тревожно, а сердце с каждым словом-былицей тяжелело, сдавливалась грудь, и тело Влады становилось чугунным. Когда же голоса их возвышались, казалось, до самого вешнего неба, разбивая купол его, тогда привычный мир внутри Влады рушился, и душа уносилась туда, где не было ни радости, ни света, а лишь холодная непроглядная тьма.

Как только песнь стихала, и на миг сказительницы замолкали, Влада возвращалась в клетушку, пропитанную запахом полыни, тогда дыхание её становилось порывистым и глубоким. И вместо необъятного холода внутри разливалась горячей рудой тоска. Тоска по дому. Пред внутренним взором Влады раскинулись голубые лесные дали и реки кристальные, исчезающие в молоке тумана, леса, дубравы, ощутила она деревья, с которыми вела долгие разговоры. И как наяву услышала шелест крон, щебетание лесных птах. Влада вновь вдыхала влажный, пропитанный запахом мха и росы воздух, и морось собиралась на подоле её платья, а по плечам прокатывалась волнительная зябь. Она смотрела сквозь лица тёток, сквозь стену, уводила взгляд далеко, в просторы, привычные сердцу. Воспоминание о родной стороне принесло покой. Теперь казалось ей, что не случилось с ней ничего, и князь Будевой не продавал дочь, и не отдаёт в жёны проклятому княжичу…