Лучшие уходят первыми - Инна Бачинская

Человек такая скотина, что привыкает ко всему.

Правильнее сказать, воровали Рома и Павел Степанович, который собаку съел на финансовых махинациях, а Эрик получал свою долю готовой, на блюдечке с голубой каемочкой. Сначала ему было страшно и стыдно, но, видимо, воздух такой у нас в стране, что порядочному человеку просто деваться некуда. Хочешь не хочешь, а приходится красть.

Схема «снятия излишков», как говорил Рома, была проста, как грабли, и заключалась в двойной бухгалтерии. Через агентство «Brown, Brown & Son» торговые компании Европы, Америки и Азии рекламировали свой товар на слабо освоенном восточноевропейском рынке. Стоимость услуг в отчетных документах была сильно завышена по сравнению с реальной. Разница, довольно приличная, делилась между соучастниками. Эрик получал сорок процентов, остальные – шестьдесят на двоих. И все были довольны. За два года набежало немало.

У каждого из преступной троицы была четко обозначенная роль – Эрик обеспечивал крышу и вел переговоры по телефону с фирмами – производителями товара, Рома договаривался о размещении рекламы, а Павел Степанович отвечал за бухгалтерию.

Через неделю Эрик отбывал домой на каникулы, впервые за долгих два года. Рома и Настя уже закупили чемодан подарков для семьи шефа. Всякие местные изделия, вроде расписных платков для матери и теток, самовара, ежевичной водки для мужчин и воблы, так полюбившейся Эрику под пиво. Эрик должен был провести с родителями целых десять дней. Он чувствовал, что очень изменился – сорил деньгами, не думал постоянно об уплате налогов, пил водку без содовой и кока-колы. Рома объяснил ему, что негоже портить хороший продукт всякими шипучими добавками. Родители его не узнают.

– Шеф, – перебил размышления Эрика Рома, появляясь на пороге кабинета, – картины будут готовы к вашему отъезду. Не три, как договаривались, а шесть. Четыре Колькины – я отсканировал им каталог, галерея платит по пять штук, и две еще одного парня, Саши Ренского. Помните, на выставке вам понравились? За шесть с половиной и четыре. Всего тридцать штук с половиной. Маринка подготовит сертификаты. Вас встретит в аэропорту представитель галереи, деньги наличными. Нам двадцать пять процентов за переброс. Это около восьми штук. Не бог весть что, но будем считать это дружеским жестом Кольке. А там посмотрим. Может, бизнес слепится.

– Хорошо-хорошо, – ответил Эрик, который уже слышал все это не раз. – Вы тут без меня смотрите, чтобы все было тип-топ.

– Все будет о’кей, шеф, расслабьтесь, – отвечал Рома. – Не подкачаем.

Река находилась метрах примерно в двухстах от избы. Федор Алексеев вышел из кустов ивняка на песчаный неширокий берег и замер. День клонился к вечеру, небо над головой было белесым, как будто выцвело за долгий жаркий день, а на западе уже наливалось малиной. Стеклянная вода в реке стояла неподвижно, в ней отражались острые пики камыша и прибрежные кусты калины. У самой реки на песке сидела компания из семи человек – троих мужчин и четырех женщин – и азартно дулась в подкидного дурака, как определил Федор. Все были красные от солнца, разомлевшие от выпитого и радостно возбужденные игрой. Рев возвестил, что она закончена. Проигравший, вернее, проигравшая вздумала было удрать, но ее схватили за руки-ноги и, несмотря на протестующие вопли, потащили к реке. Раскачали, бросили в воду и тут же повалились в песок от хохота. Самый длинный из компании был, судя по описанию, Виталием Вербицким.

Федор с чувством, похожим на зависть, наблюдал за играми актеров на пленэре, а в том, что это именно они, актеры, он не сомневался. Чувствовалось, что компания спетая, подлинное актерское братство без обычных в театральной среде зависти и ревности. Так ему показалось, во всяком случае. Он переждал смех и подошел к компании.

Длинный парень вопросительно посмотрел на Федора. В его глазах промелькнула настороженность. Алексеев представился.

– Чем обязаны? – спросил Виталий звучным голосом. Он был похож на породистого жеребца – сильный, широкоплечий, длинноногий. Его белые волосы были заплетены в косичку.

– А что случилось? В чем дело? Это из-за машины? – вразнобой загомонили актеры.

– Спокуха! – Виталий поднял руку, и компания послушно умолкла. – Я вас слушаю! – Он ернически поклонился и преувеличенно серьезно уставился на Федора.

– Поговорить надо, – сказал тот.

– О чем? – закричали актеры.

– Где? – спросил Вербицкий.

– У меня в кабинете, – ответил Алексеев.

– Я под арестом? – спросил режиссер, и братва снова дружно загудела.

– Виталя, я звоню Пашке, – сказал недомерок в красных трусах. – Ничего им не говори!

«Интересно, – подумал Федор, – чего не говорить?»

– Жабик, остынь, – ответил Вербицкий. – Я к вашим услугам, господин капитан! Поедем в «воронке»?

– Нет, – ответил Федор, – на «Форде»

– У-у-у! – взвыла компания в восторге. – На «Форде»!

И они поехали. Труппа, стоя на дороге, смотрела вслед машине, кричала, улюлюкала, махала руками и вытирала кулаками воображаемые слезы. По дороге Вербицкий рассказывал капитану о душителях свободы у них в городе, которые не отличают искусства от порнографии. Что говорит о грязном воображении, тайной эротомании и подавляемой сексуальности, загнанной в глубины организма, а также о неизжитой совковости. Капитан молча внимал, ни о чем не спрашивая, и раздумывал, слушая режиссера, искренен тот или блажит. Его удивляло, почему Вербицкий не спросил, зачем они едут в город и что случилось, как сделал бы на его месте всякий нормальный человек.

«Показывает, что ему не о чем беспокоиться? – думал капитан. – Что ему по фигу предстоящая беседа? Актерствует? Играет?»

В кабинете Вербицкий уселся на предложенный стул, сложил руки на коленях и преданно посмотрел в глаза капитану.

– Виталий Николаевич, где вы были вечером тринадцатого июня? – начал Федор. Он помнил тревогу, мелькнувшую в глазах режиссера.

– Тринадцатого июня? – переспросил Вербицкий. – Дайте подумать, – последние слова прозвучали издевательски. – А что случилось тринадцатого июня? Извините, – смиренно произнес он, точно спохватившись. – Вопросы здесь задаете вы. Что же я делал тринадцатого июня? Так много всяких событий, что и не упомнишь всего. Это позавчера, да? – Он задумался. Федор молчал, не мешая режиссеру. Ему было даже интересно. – Репетировали, – наконец вспомнил Вербицкий.

– Что именно?

– «Святую Жанну».

– Бернарда Шоу?

– О! – удивился режиссер. – Снимаю шляпу перед эрудицией работников силовых структур. А еще говорят… Его. Давно, знаете ли, хотелось поставить. В собственной трактовке.

– А где происходила репетиция?

– Где? – задумался режиссер и предположил: – В театре?

Федор молча ждал.