Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы - Дебра Мерк

Мы с Элом считали своей духовной обязанностью учить своих подопечных почитать родителей, но это было нелегко. Как привить почтение к родителям, если те пренебрегали детьми или обходились с ними жестоко? Мы долго пытались прийти к ответу и решили объяснять, что жестокое обращение – это неправильно, что родителям нельзя так обращаться с детьми, но можно попросить Бога сделать так, чтобы они изменились. Когда я молилась с каждым ребенком на ночь, я называла его родителей по имени, просила Бога присмотреть за ними и обратить их сердца к Нему, помочь им жить в труде и стать достойными родителями. Я молилась о том, чтобы дети хотели почитать и уважать своих родителей.

Вверяя Богу наших подопечных и их родителей и отказываясь от любого своего влияния на их жизнь, каким бы оно мне ни представлялось, я зачастую чувствовала себя так, будто борюсь за них с Богом. Я понимала, что должна доверить их Отцу – как и свою семью. Только Он знал, что у них на душе. Только Он знал, что им нужно. А моя способность защитить их оставалась ограниченной.

Однажды вечером, вскоре после того, как я узнала о жестоком обращении Уильяма с Ханной и Эндрю, я произнесла у кроватки Ханны такие слова:

– Господь Иисус, спасибо, что Ты любишь Ханну и желаешь ей только добра. Мы молимся за ее маму Карен. Присмотри за ней, помоги ей стать лучше. Помоги ей позаботиться о том, чтобы больше никто и никогда не обидел Ханну. И помоги Ханне суметь рассказать кому-нибудь, если с ней случится что-то плохое или страшное. Дай Ханне знать, что Ты всегда с ней и что Ты любишь ее. Аминь.

Кайра и Ханна сидели рядом со мной на переднем сиденье пикапа, а я выруливала на шоссе, еще мокрое после снегопада, прошедшего этим ранним апрельским утром. Я везла девочек в гости к их подружке. Дорога искрилась на солнце. Я приближалась к мосту. Он всегда наводил на меня ужас – как память о страшном. Но наш путь вел дальше – к сельской глубинке, заросшей полынью.

Воспоминания таили боль, но я невольно улыбнулась: историю с мостом особенно любили дети. А мне нравилось рассказывать о жизни семьи, и этот случай нисколько не приходилось приукрашивать, чтобы завладеть детским воображением. Я ждала, что меня и сейчас попросят рассказать про мост, и не обманулась. Чего я не ожидала, так это что мой рассказ вызовет такой обмен глубокими мыслями – обмен, скрытый смысл которого стал явным позже, спустя месяцы.

– А покажи, где ты врезалась в мост, – взволнованно попросила Кайра, предвкушая тайну. Впереди как раз показался ржавый каркас.

– Ага, покажи, Дебва, – подхватила Ханна.

В минувшем марте им исполнилось шесть и пять.

Я затормозила в нескольких шагах от моста.

– Это было вон там, – и я указала на место первого удара. Внутри все сжалось: надо же, до сих пор! После аварии прошло меньше года, и хотя с тех пор я уже много раз проезжала по этому мосту, давние события были так свежи в памяти, будто случились вчера.

Хелен, которой на момент аварии было одиннадцать лет, собралась за полчаса до выезда и теперь вышагивала по гостиной, ожидая, когда я отвезу ее на пижамную вечеринку к подружке. Эл предлагал сам отвезти ее, но, зная, как он вымотался за эту неделю, я уговорила его остаться дома. Да еще всю неделю он почти не виделся с детьми – пусть отдохнет, побудет с ними. За пару минут до выезда Эл зашел в кухню и прислонился к дверному косяку, сунув руки в карманы джинсов.

– Я знаю, что снег прекратился, но дороги плохие. Ты ведь не через мост в Бессемер-Бенд? – спросил он.

Я положила посудное полотенце на стол и посмотрела окно над раковиной. Да, снег перестал, но холодало. Я понимала, что в такой вечер лучше не выезжать, но Хелен несколько дней хотела на эту вечеринку…

– Все будет хорошо. А через Бессемер гораздо короче.

– Это плохая мысль. На мосту будет скользко.

– Я осторожно. Ну а что, до моста на Робертсон-роуд ехать? Так вдвое дольше. Чем меньше за рулем, тем лучше. Я справлюсь, Эл.

Он подошел, прохлопав шлепанцами по линолеуму. Я обернулась и увидела тревогу в его глазах.

– Честно, со мной все будет в порядке. Поеду медленно. Просто не хочу колесить весь вечер.

– Знаешь, не нравится мне, что ты поедешь той дорогой. На льду тебе не совладать с машиной, – он положил ладони мне на плечи, взглянул в глаза, помолчал немного, обнял меня и прошептал: – Ну что ты такая упрямая?

– Я… буду… осторожна, – убежденно шепнула я.

После возни с пальто, варежками и вязаными шапками мы с Хелен собрали ее спальный мешок, подушку и рюкзак.

– Не волнуйся! – стены прихожей эхом отразили мое уверение, и я направилась к машине, занесенной снегом на подъездной дорожке.

Хелен помогла мне счистить снег со стекол, мы сели, и, пока прогревался двигатель, я сунула ладони между коленями и стала ждать. Хелен развернула на полу машины спальный мешок, укутала ноги, прижала подушку к раскрасневшимся щекам и стала старательно дышать в нее, превратив в согревающую маску.

– Мам, сколько там градусов ниже нуля?

Стуча зубами, я ткнула пальцем в градусник на приборной доске – он показывал минус двадцать один по Цельсию.

Наконец мы двинулись в путь – по Гуз-Эгг-роуд, вдоль изгороди, змеившейся по нашим десяти акрам, с проселка на асфальт, направо, по скользким трубкам решетки для скота, и сделала левый поворот на шоссе 220. Шины месили раскисший снег с песком до самого съезда на Бессемер. Прогрохотав по трубкам еще одной защитной решетки, я сбросила скорость и ползла как черепаха, пока мы не добрались до укатанного снега на Бессемер-роуд.

Печка разогрелась, и машина больше не напоминала морозилку на колесах. На горизонте ярко-оранжевой каймой догорал закат, над прерией всходила луна. На полях вдоль дороги виднелись силуэты скота, над трубами редких деревенских домов вился дымок. Впереди уже высились стальные фермы моста через реку Норт-Платт. Я слегка притормозила и покрепче вцепилась в руль, помня о предостережении Эла. Машина с негромким рокотом покатилась по деревянному настилу моста. Пара мгновений – и мы снова ехали по заснеженному гравию.

– Легко! – усмехнулась я, довольная благополучной переправой и тем, сколько времени я сберегла, выбрав эту дорогу.

Когда до дома подружки осталось меньше мили, Хелен принялась сворачивать спальный мешок: ей и так было тепло и уютно. Перекресток у Пойзон-Спайдер-роуд, где жила подруга Хелен, был темным и безлюдным. Только тускло-желтый фонарь на веранде мигнул и включился, когда мы подъехали к дому.

– Люблю тебя, мам, – Хелен наклонилась ко мне, подставив лоб для поцелуя. Я невольно усмехнулась, глядя, как она бредет к входной двери, увязая ботинками в глубоком снегу и волоча за собой спальник. Подруга встретила ее в дверях и помахала мне: можно было уезжать.