Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию - Алистер МакГрат

Кому-то подобный метод обучения может показаться архаичным и даже нелепым. Для многих студентов столь сложная задача обернулась бы унизительным поражением и утратой уверенности в себе. Но для Льюиса это был вызов, побуждавший целиться выше и удваивать ставку. Именно такой метод преподавания как нельзя лучше соответствовал его способностям и потребностям. В одной из самых знаменитых проповедей «Бремя славы» (The Weight of Glory, 1941) Льюис предлагает нам вообразить себе школьника, зубрящего греческий, чтобы постичь блаженство чтения Софокла. Он и был тем школьником, а Кёркпатрик — его наставником. В феврале 1917 года Льюис в большом волнении сообщал отцу, что сумел прочесть первые двести строк «Ада» на родном языке Данте и «с большим успехом»[82].

Но другими последствиями рационализма Кёркпатрика Льюис уже не так охотно делился с отцом. Одно из них — укреплявшийся в юноше атеизм. Льюис ясно дает понять, что неверие его «полностью сформировалось» еще до Букхэма, но Кёркпатрик снабдил его дополнительными аргументами в пользу такой позиции. В декабре 1914 года Льюис прошел обряд конфирмации в церкви Св. Марка в Данделе, в той самой, где в январе 1899 года он был крещен. К тому времени отношения с отцом испортились настолько, что Льюис не сумел откровенно признаться: он утратил веру в Бога и не желает проходить через этот обряд. Много лет спустя Кёркпатрик послужил прототипом Макфи в «Мерзейшей мощи» — умного, красноречивого и чрезвычайно твердолобого в своих убеждениях ирландца шотландских корней, крайне скептически относящегося к вопросам религии.

Готов ли был Льюис полностью разделить позицию Кёркпатрика в этом вопросе? Единственный человек, кому Льюис, по-видимому, решился открыть свое сердце и признаться также в своем отношении к религии, был Артур Гривз, полностью вытеснивший Уорни в роли душевного и доверенного друга Льюиса. В октябре 1916 года Льюис обращает к Гривзу завершенный и окончательный символ веры, точнее, безверия: «Я не признаю никакой религии». Все религии, пишет он другу, всего лишь мифологии, выдуманные людьми, чаще всего в ответ на какие-то природные явления или эмоциональные потребности. Таков, по его словам, «общепризнанный научный взгляд на происхождение религии», а к моральным проблемам религия отношения не имеет[83].

С этого письма начинается интенсивный обмен аргументами с Гривзом, который в ту пору был верующим (и думающим) христианином. Всего за месяц друзья написали по меньше мере шесть писем на эту тему, после чего пришли к выводу, что диаметральная противоположность взглядов делает их дискуссию бесплодной. Потом Льюис вспоминал, как «бомбардировал [Гривза] всей изощренной артиллерией семнадцатилетнего резонера»[84] — но без заметного результата. Сам же Льюис не видел причины верить в Бога. Ни один разумный человек не захотел бы верить в «чудовище, желающее пытать меня вечно»[85]. С рациональной точки зрения религия в его глазах оказалась полным банкротом.

Но тут обнаружилось, что воображение и разум тянут в противоположные стороны. Льюис по-прежнему переживал то глубокое желание, которое называл «радостью». Одно из наиболее важных переживаний такого рода пришлось на март 1916 года, когда ему в руки попал волшебный роман Джорджа Макдональда «Фантастес»[86], и пока Льюис его читал, он, сам не заметив как, пересек границу страны воображения. Все изменилось — из-за одной лишь книги. Он обнаружил «новое качество», «ясную тень», его как будто «голос с края земли окликнул»: «В ту ночь христианским стало мое воображение»[87]. Так в жизни Льюиса пробилось новое измерение. «Я и не догадывался, на что иду, покупая „Фантастес“». Пройдет еще какое-то время, прежде чем Льюис осознает связь между христианством Макдональда и плодами его творчества, но семя было уже посеяно и нужно было только подождать, пока оно взойдет.

Тем временем жизнь Льюиса, как и жизнь множества других, покрыла более темная тень. Потери первого года войны вызвали острую нужду в пополнении армии — бо́льшую, чем возможно было удовлетворить призывом добровольцев. В мае 1915 года Льюис в письме отцу излагал свое видение ситуации. Оставалось лишь надеяться, что война закончится прежде, чем ему исполнится восемнадцать, или что у него будет возможность записаться добровольцем до того, как его призовут[88]. С каждым днем Льюис все отчетливее понимал, что с большой вероятностью ему предстоит отправиться на войну. Это был вопрос только времени. На скорую победу надежды не оставалось, а восемнадцатый день рождения уже приближался.

27 января 1916 года вступил в силу Акт о военной службе, положивший конец добровольному вступлению в армию. Со 2 марта 1916 года обязательной регистрации подлежали все мужчины в возрасте с 18 лет до 41 года, и по мере надобности их собирались призывать. Однако действие Акта не распространялось на Ирландию, и в нем содержалась существенная оговорка: все мужчины этого возраста, «находящиеся в Британии исключительно с целью получить образование», также освобождались от регистрации. Но Льюис понимал, что это временная поблажка. Судя по письмам, он уже пришел к выводу, что действительной службы ему не избежать.

В марте, вскоре после начала действия Акта, Льюис писал Гривзу, цитируя строку Шекспира из пролога к «Генриху V»: «В ноябре мне исполняется восемнадцать, возраст солдата, и меня ждут „обширные поля Франции“, которые мне вовсе бы не хотелось видеть»[89]. В июле Льюис получил письмо от Дональда Хардмана, соученика по Малверну: Хардман сообщал, что его призовут примерно в Рождество.

А как обстоят дела у Льюиса, интересовался он. Льюис ответил, что пока не знает, но в письме Кёркпатрику от мая 1916 года Альберт Льюис извещает, что сын уже принял решение добровольно вступить в армию, но сначала хочет сдать экзамены в Оксфорд[90].