Роман строгого режима - Кирилл Казанцев

— Простите, Виктор Петрович, Лида дома? — со смирением в голосе заехал Леха.

— Цветы принес, надо же, — фыркнул человек и депутат. — Нам Лида все рассказала. Как же так, Алексей? Почувствовал себя свободным художником? Быстро же наша дочь тебе надоела. Прости, но к Лиде мы тебя не пустим. Поплачет и перестанет, в следующий раз умнее будет. Уходи, этот дом для тебя закрыт.

— Меня подставили, — мрачно бросил Леха. — Ничего не было.

— А это ты какой-нибудь проститутке расскажи, — брезгливо поджал губы Виктор Петрович. — Мы тоже телевизор смотрим и всякие разные киношки…

— Уходи, Алексей, — выросла за спиной депутата его супруга — стройная и строгая Галина Игоревна. — Уходи — и не появляйся никогда рядом с нашей дочерью. Будет для нее уроком… И не заставляй нас вызывать милицию, Алексей. А полезешь в окно — на тебя заведут уголовное дело за проникновение в чужой дом.

И вокруг этой женщины витал еле уловимый ореол. Но Леха не за тем пришел, чтобы разбираться, что за дрянь витает вокруг людей. Прорываться с боем через будущих родственников было не дело.

— Хорошо, — сказал Леха. — Тогда слушайте, Виктор Петрович и Галина Игоревна. Всю правду скажу, ничего не утаю. А начать хочу с того, что я никогда не изменял вашей дочери и люблю ее больше жизни…

Его рвало и несло. Он выдал сжато и лаконично весь расклад — довольно тихо, чтобы не орать на весь город. Поставка марихуаны через район, известие о том, что конюх Ракович заимствует чужих лошадей и использует их для переправки наркоты через перевал в соседний район. Побитые уголовники, костер из анаши на бешеные деньги, подозрения насчет Рудницкого, лютый махач у «Созвездия», когда четверо душевно накостыляли восьмерым, продолжение банкета, суровый «выезд» без особых на то алкогольных причин, апофеоз — два голых тела в одной постели и такой своевременный анонимный звонок их дочери…

— Неожиданно, правда, Виктор Петрович и Галина Игоревна? — закончил Леха. — Такое возможно выдумать? Человек без сознания способен снять девочку и что-то с ней сделать? А закончить позвольте тем же, чем и начал: я пуще жизни люблю вашу дочь и не изменю ей даже под дулом пулемета. Не пора ли что-то делать с заместителем главы районной администрации, как вы считаете, Виктор Петрович?

Мужчина и женщина подавленно смотрели на человека, кардинально меняющего их представление о жизни. Странные люди наши депутаты — либо по уши в дерьме, либо полностью не в курсе…

— Позволите подняться наверх? — намекнул Леха, беря на изготовку букет с розами. — Уверен, ваша дочь меня простит… хотя ума не приложу, за что ей меня прощать.

— Из-за тебя у нашей девочки серьезное потрясение, — поколебавшись, вымолвила Галина Игоревна. — Она весь день плачет. Может, ты и не соврал, Алексей, но все, что с ней происходит, — это только по твоей милости. Мы не можем равнодушно наблюдать, как наша дочь чернеет от горя.

— Но именно этим вы и занимаетесь, — Леха нахмурился. — Позвольте пройти, Виктор Петрович и Галина Игоревна? Я постараюсь все исправить.

— Господи, да пусть идет… — выдохнул депутат. И Леха, воспользовавшись минутным колебанием будущей родни, просочился в дом…

Он прыгал по ступеням с колотящимся сердцем, сжимал, как трехлинейку, алые розы. Вошел без стука — Лида уже знала, что он идет, его шаги с другими не спутаешь, приготовилась к обороне. Горела лампа на столе, за которым она сидела до его прихода. Бледная, опухшая от слез, такая трогательная в своем запахнутом халате с солнышками… Она отступала, яростно мотая головой, твердила, как заевший попугай:

— Уходи, Леша, все кончено, я уже решила. Твои слова ничего не изменят. Уходи, Леша…

— И все же я попытаюсь, любимая, — он пристроил на тумбочке розы, шагнул вперед, чтобы ее обнять. Она отшатнулась с ужасом.

— Уйди, я не шучу… Как ты можешь после того, что было…

— Послушай, я тебе не изменял…

Она заплакала, сделала попытку вырваться из комнаты, но он загородил дорогу. Она завыла, бросилась к окну — его недавно открывали, рама была закрыта не полностью. «Выброситься решила? — мелькнула тревожная мысль. — На тот самый смородиновый куст?» Но она прижалась спиной к подоконнику, выставила руки.

— Леша, не подходи, пожалуйста… я тебя умоляю. Что тебе еще непонятно? Я буду кричать…

— Хорошо, милая, хорошо… — он остановился, не стал к ней прикасаться — хотя желание заключить ее в объятия просто сводило с ума! — Я не буду тебя трогать, просто выслушай, хорошо? Слушай, не перебивай, а потом сама решай, будешь меня любить или все кончено. Ты готова слушать?

— Господи, Леша, я не хочу ничего слушать, иди к своей Татьяне…

Да кто их выдумал, эти чертовы латиноамериканские страсти?! Объясняешь элементарную вещь — а словно товарный вагон на аркане тащишь! Ничего, он пройдет через это. Но не успел он приступить к героическому изложению своей летописи, как снова все пошло наперекосяк! За окном царила тьма, он ничего не видел и не чувствовал. И вдруг удар, распахнулась с дребезжанием оконная рама, треснув Лиду по спине! Ее швырнуло в объятия Лехи. Ему хотелось ее обнять, но не так же! Руки заняты, и времени на раздумья не было. Маска вылупилась из темноты, обычная маска-балаклава — раскатанная шапочка с прорезями для глаз! Некто спрыгнул в комнату, грубо толкнул в спину Лиду — и повалились оба! Спрыгнул кто-то еще, побежал к выходу из комнаты, запрыгал по лестнице. Лида извивалась, что-то ойкала. Алексей рассвирепел — да что за дела, в натуре?! Он пытался приподняться, сбросить с себя девушку, чтобы не мешалась, но она от страха вцепилась ему в ворот, дышала в лицо этим жутким первородным страхом. А потом ее грубо оторвали от Алексея, отбросили в сторону! Он ударил ногой, рассчитывая попасть в детородное хозяйство. И попал! Противник захрипел, схватился за самое ценное. Воодушевленный незначительным успехом, Леха в прыжке приземлился на пятки, вскочил, выбрасывая кулак…

Удар по голове он проворонил – такое ощущение, что разрубили до пояса! Фактически били чем-то щадящим – возможно, резиновой милицейской дубинкой, но сила удара была такая, что дух выбило начисто. Он свалился как подкошенный…

А когда очнулся, вокруг него бушевало пламя! Дом горел! Хотя, возможно, и не дом, а только верхний этаж! Или комната, в которой он лежал… Сильный запах бензина, нос щипало от гари, дышать было трудно. Он мог бы не очнуться, но надо, раз взялся! Он сопротивлялся разламывающей головной боли, заставлял немеющие члены совершать хоть какую-то работу! Взгромоздился на колени, полностью дезориентированный, пытался различить хоть что-то. Горели обои на стенах, жаркое пламя сжирало занавески на окнах. Пылала постель, тумбочка у входа, корчились, превращаясь во что-то жалкое, алые розы — вот уж воистину, беззащитны шипы… Он заорал от страха и безысходности, когда увидел свою Лиду! Она лежала под кроватью, ничком, разбросав босые ноги. Видать, хорошенько ее швырнули — распались полы халата с солнышками, и такое впечатление, что ее укрыли этим халатом. Она не шевелилась. Он отчаянно взревел — огонь уже добрался до его любимой, уже потрескивали волосы, превращаясь в пепел, жар от пола опалял голову. Пламя слизывало краску с пола, уже добралось до лица… Он что-то выл, матерился, оттаскивал девушку за ноги, совершал в густом дыму кучу нужных и ненужных движений. Он задержал дыхание, вытащил ее на пятачок посреди комнаты, еще не охваченный огнем, сорвал с себя куртку, стал сбивать с нее пламя. Перевернул на спину, отшатнулся, не веря своим глазам. Такого не может быть! Лицо у девушки превратилось в черную коросту, это не лицо его Лиды! Какие-то жженые сегменты, пузырилась и сворачивалась кожа, обгорели ресницы, пропали с такой тщательностью выщипанные брови…