Волны, в которых мы утонули - Бриттани Ш. Черри

Я снова засыпала, слушая, как Кельвин играет, а потом просыпалась около трех часов ночи, когда Шерил пробиралась обратно в дом.

Иногда я слышала, как она плачет. Но не могла узнать, в чем дело, потому что ей было больше по душе, когда я оставалась невидимой.

– Да ты можешь скорее?! – спрашивал Кельвин следующим утром, барабаня по двери ванной. Его волосы стояли торчком, одна штанина мятых пижамных штанов была задрана, а вторая волочилась по полу. Он снова постучал в дверь, перекинув через плечо полотенце. – Шерил! Давай быстрее! Брукс приедет с минуты на минуту, я опаздываю. Выходи уже. Ты такая страшная, что тебе никакая тушь на свете не поможет.

Дверь ванной распахнулась, и она закатила глаза.

– А ты такой вонючий, что тебе никакая вода на свете не поможет.

– О, неплохо. Интересно, оценит ли это мама. Особенно если я расскажу ей, что вчера вечером тебя не было дома.

Шерил прищурилась и протиснулась мимо него.

– Ты самый надоедливый человек в этом гребаном мире.

– Я тоже тебя люблю, сестренка.

Она отмахнулась от него.

– Я использовала всю горячую воду. – Она прошла в свою комнату и посмотрела на меня: моя дверь была открыта. – Чего пялишься, уродка?

Затем она направилась к себе в комнату и захлопнула за собой дверь.

Кельвин посмотрел на меня и хихикнул.

– Ну до чего же она милая. Доброе утро, Мэгги.

Я помахала ему.

Моя рутина, когда я готовилась к учебе, была довольно простой. Я просыпалась, читала одну из любимых книг, чистила зубы, причесывалась и шла в столовую заниматься.

Больше всего мне нравилось, когда в гости заходил Брукс. Каждый день они с Кельвином вместе ехали в школу, а учитывая, что Шерил всегда надолго занимала ванную, по утрам Кельвин всегда опаздывал.

Брукс был из тех людей, которые мгновенно всем нравились. Даже с учетом его хипстерских наклонностей, он все равно был одним из самых популярных ребят в школе. И неудивительно: он был таким общительным. Он увлекал людей своим обаянием, и поэтому у него всегда была девушка. В данный момент счастливицей была Лейси Палмер, но множество других с нетерпением ждали своей очереди. Ничего удивительного, ведь он был не просто очарователен. Он был шикарен. У него был идеальный загар, мускулистые руки и волнистые, идеально взлохмаченные волосы.

Его улыбка тоже была идеальна. Он всегда улыбался левой стороной рта и смеялся правой. Он носил футболки с логотипами инди-рок-групп, купленных на концертах, на которые ездил с Кельвином и еще двумя друзьями, Оливером и Оуэном. Он всегда носил рваные джинсы и кожаный ремень, на который вешал небольшие значки со словами любимых песен. В его кармане всегда было несколько медиаторов, которые он перебирал в течение дня, а его белые кеды всегда были расшнурованы и раскрашены маркерами.

Кроме того, у него был пунктик насчет разномастных носков. Если на нем была пара одинаковых носков, это означало, что он одевался в темноте.

– У тебя сегодня все хорошо, Магнит? – Я кивнула. Он задавал мне этот вопрос каждый раз, когда приходил в гости. После того несчастного случая много лет назад Брукс пообещал, что будет присматривать за мной, и он сдержал обещание. В последнее время он начал называть меня Магнитом. Он объяснил это тем, что его тянет к нашей дружбе. – Между нами существует магнетическое притяжение дружбы, Мэгги Мэй. Ты мой магнит.

Конечно, это прозвище появилось после того, как однажды вечером они с моим братом пошли на какую-то вечеринку, напились там, а потом блевали у меня в комнате, но прозвище все равно прижилось.

– Можно войти? – спросил он. Он всегда спрашивал разрешения. Это было странно. Ответ всегда был положительным.

Он заскочил ко мне в комнату – даже в семь утра он был энергичным, как кролик из рекламы батареек Duracell.

– Я хочу, чтобы ты кое-что послушала, – сказал он, подходя ко мне и доставая из заднего кармана свой айпод. Мы оба легли на мою кровать, свесив ноги с края и касаясь ногами пола. Он вставил один наушник в ухо, а я взяла другой, после чего он нажал кнопку воспроизведения.

Музыка была воздушной и легкой, но в ней была сильная басовая партия, пронизывающая песню. Она была романтичной, свободной, талантливой.

– «All Around And Away We Go» Mr. Twin Sister, – сказал он, отбивая пальцем ритм по матрасу.

Брукс был моим музыкальным автоматом. Он запретил мне слушать радио, потому что там всегда крутят зомбирующую попсу. Поэтому каждый день, утром и вечером, он открывал для меня то, что считал золотом музыкальной индустрии.

Мы лежали на моей кровати, глядя в потолок, и слушали музыку, пока Кельвин не вбежал в мою комнату с мокрыми волосами и маффином во рту.

– Готов! – крикнул он, роняя крошки на мой ковер.

Мы с Бруксом сели, и он намотал наушники на свой айпод.

– Ладно, Магнит, я еще зайду к тебе после школы. Дам тебе послушать кое-что еще, – сказал он с улыбкой. – Помни: никаких наркотиков кроме лучших и никаких прогулов, как бы ни хотелось!

И они ушли.

Мой взгляд метнулся к часам на стене.

Я вздохнула.

До возвращения музыки оставалось еще около одиннадцати часов.

Мэгги

Каждый день в пять часов я в течение часа принимала ванную. Сорок пять минут я лежала в ванной и читала. Потом на десять минут я откладывала книгу в сторону и мылась. Мои пальцы сморщились, как изюминки. Я закрыла глаза и провела по рукам куском лавандового мыла. Я любила запах лаванды почти так же сильно, как гардении. Гардении были моими самыми любимыми цветами. Каждую среду папа ходил на фермерский рынок, покупал мне свежий букет и ставил его на подоконнике в моей спальне.

В первый раз, когда он принес гардении, он понял, что они понравились мне больше всего. Может быть, по тому, как приподнялись уголки моих губ, и тому, сколько раз я кивнула, вдыхая аромат, а может быть, просто потому, что он научился понимать мое молчание.

Мой отец мог сказать обо мне почти все, просто наблюдая за моими едва заметными жестами и крошечными движениями. Но он не знал, что когда я заканчивала принимать ванную, в последние пять минут, когда обжигающе горячая вода становилась холодной, я опускала голову под воду и задерживала дыхание.

В течение этих пяти минут я вспоминала, что со мной произошло. Мне было важно помнить дьявола, помнить, как он выглядел, каким он был. Если я не помнила, я начинала винить в произошедшем себя и забывала, что тем вечером я была жертвой. Когда я помнила, дышать было уже не так трудно. А под водой мне думалось лучше всего. Когда я погружалась в воду, я прощала себе любое чувство вины.