Морпехи против «белых волков» Гитлера - Владимир Першанин

– Мы вальс не умеем, — ответил кто-то. — У нас в деревне все под гармошку пляшут.

Над простодушной «деревней» дружно посмеялись, а Гриша Чеховских крикнул:

– Учитесь, если бы не нога, я бы вам показал.

Впрочем, Гриша лишь хвалился, он умел лишь топать ногами в такт гармошке после выпитого самогона. Кучеренко сделал вид, что устал, собираясь достать папиросы. На него зашипели:

– Давай играй.

– Танго давай… «Утомленное солнце».

Саша не только играл, но и неплохо пел. Под звуки грустного танго о прошедшей любви девушек приглашали наперебой. Шаркали ногами, хоть и невпопад, но от души, положив руки на талии подруг и обмирая от прикосновения тонких пальчиков к ладоням.

Танцевал и Слава Фатеев. Не хуже других (как ему казалось), прижимая талию Маши Соловьевой. Оказалось, что связистка на полголовы выше Фатеева. Не так и много, если привстать и вздернуть бескозырку с мужественной золотой надписью: «Северный флот».

Но Маше что-то не нравилось. Может, что кавалер пониже ее, а может, просто ломалась. Надо веселить девушку. Рассказал короткую смешную историю, как однажды на Волге загнали плот на поповский огород. Смешно ведь! Поп кричал, антихристами обзывал, а попадья смеялась. Бывают же такие случаи! Сосновые бревна на грядках.

Слава от души рассмеялся, а Маша только губы оттопырила.

– Вам не прохладно? — деликатно проявил заботу Фатеев и, вроде согревая, прижал ее к себе, ощутив на секунды мягкую грудь.

Но только на секунды. Ефрейтор Соловьева резко отодвинулась и, судя по всему, находилась в неважном настроении.

– Концерт душевный был, — выжимая улыбку, сказал Слава. — У нас Сашка и поет, и играет классно. Он, кстати, в моем отделении.

Танец закончился. Фатеев почувствовал, как взмокло от пота лицо. Когда встали в кружок покурить, здоровяк Шишкин хвалился:

– У меня все на мази. Прижму Иришку, у нее аж глазенки закатываются. Гулять после танцев пойдем, ну и прочее…

Кто-то тоже похвалился, что завел неплохое знакомство и пойдет провожать девушку. Только Слава молчал и сопел. Подошел политрук Николай Слобода. Его хохлацкое красивое лицо с черными бровями пересекали несколько шрамов. Слава ему завидовал — имел бы он такие шрамы, мог бы похвалиться. А то нашел, чем девку удивить — баянист в его отделении служит.

– Ты чего, Славка, хмурый? — хлопнул его по плечу политрук.

– Да его Машка Воробьева отшивает, — простодушно сообщил Гриша Чеховских.

– Ну, если не пришелся девушке по вкусу, то нечего время зря терять, — посоветовал политрук.

Славка зыркнул на него коротко и неприязненно. Нацепил петлицы со звездой и фуражку с крабом, да еще и пистолет трофейный в кобуре. От кого тут обороняться? Слобода — политрук роты, а Фатеев всего лишь командир отделения, хоть и разведки. Вот и выделывается. Славу немедленно поддержал Афанасий Шишкин:

– Не так глянула, сразу и отваливать? Морская пехота не отступает. Славка с егерями один на один схватывался, а тут связистка-ефрейторша. Обломаем!

– Не надо никого обламывать, — спокойно, но уже в тоне приказа посоветовал Слобода.

Славка разозлился окончательно. Его командир отряда Маркин на все совещания приглашает, советуется. И с политруком всегда дружили, а тут решил показать власть — с кем можно встречаться, а с кем нельзя.

– Не надо на танцах командовать, — четко проговорил старшина второй статьи Фатеев. — Это не политзанятия.

– Ты чего, Славка? — удивился Слобода.

– А то, что нечего себя большим командиром выставлять и везде с приказами лезть. Я в разведке служу, у меня Маркин командир.

Политрук растерялся. Он смело вел себя в бою, ладил с ребятами, но чувствовал: сейчас все бойцы на стороне упрямого и взъерошенного разведчика.

– Давай танго, — хрипло сказал Фатеев, кивнув баянисту. — «Утомленное солнце нежно с морем прощалось!» Десант не отступает.

Много позже Фатеев будет ругать себя за дурацкое упрямство. Стыдиться, что полез на рожон перед Николаем Слободой, который никогда не выпячивал зря свою должность, а в политдонесениях не цеплялся к мелочам и неосторожно сказанным фразам. Видел, что не надо связываться со смазливой и капризной Воробьевой. Вторая попытка закончилась еще хуже.

Маша Воробьева танцевать со Славой пошла. Угадала по лицу, что парень на взводе. И он не новичок, над которым лишь посмеются, а командир разведки десантного отряда, с которым вести себя надо поосторожнее.

Но когда Фатеев снова слегка обнял ее, она резко оттолкнула его:

– Цирк, — скривила губы она. — Вы, товарищ старшина, на голову ниже меня. Мы как два клоуна, неужели не понимаете? И эти ваши рассказы про поповские огороды и плоты на Волге. Что, смеяться прикажете? — И набрав в пухлую грудь воздуха, прошипела, как гусыня: — Не привязывайтесь ко мне больше. Вам же политрук ясно намекнул.

У Фатеева не хватило духу оттолкнуть девушку, они топтались до конца мелодии, а затем разошлись в разные стороны. Конечно, дело было не в росте, просто Слава ей не понравился, а назойливость вывела из себя.

Когда отошли покурить, лейтенант Веселков сочувственно сказал:

– Ничего, найдешь другую подружку.

Фатеев ничего не ответил и пошел в казарму.

Другим везло больше. После танцев политрук Слобода пошел прогуляться с Алей Величко. Гуляли недолго, переглянулись и отправились в землянку медиков. Помощница медсестры понятливо убралась, а красивая Аля бессильно шептала, не мешая Николаю раздевать себя:

– Пропаду я с тобой… ты ведь женатый.

– Брось об этом, Алечка. Я тебя люблю, а это главное.

Проходивший мимо фельдшер Рябков услышал стоны, покачал головой и неодобрительно пробормотал:

– Развлекается политрук, пока жена далеко. Ну-ну…

И Афанасий Шишкин, расстелив на молодой траве морпеховскую куртку, гладил шершавой ладонью пухлую грудь зенитчицы Иришки и ласково говорил:

– Вы, как конфетка, сладкая. Так бы и съел.

Иришка, обмирая от желания, шептала:

– Не надо меня есть… хорошо с вами, вы такой ласковый.

Судя по всему, сопротивления с ее стороны не предвиделось.

– Давай ремешок снимем, — как змей-искуситель, шептал Афанасий.

– Какой вы быстрый, — вздыхала Иришка.

Впрочем, ремешок был уже снят, и настала очередь юбки. Иришка делала вид, что не замечает ничего, и бессильно откинулась на спину.

Даже смурной пулеметчик Гриша Чеховских увел на дальний холм некрасивую рябоватую зенитчицу и деловито докладывал ей: