Серые пчелы - Андрей Курков

Поднял взгляд на хозяйку. Про цель своего прихода вспомнил.

– Ты бы мне яиц… – начал было просьбу высказывать Сергеич, но стук в двери оборвал его.

Оба они на стук оглянулись. Пошла старушка открывать.

– Ты спроси, кто это! – крикнул ей в спину гость.

Но она просто отомкнула двери, и тут же в теплый воздух дома детские голоса ворвались.

– Бабушка Настя, это не Дед Мороз к тебе по ошибке зашел? – прозвенел голосок мальчишки лет четырех-пяти.

– Нет, что вы! Какой Дед Мороз! – удивилась хозяйка дома. – Серёдка февраля на дворе!

– Так он же в Новый год не пришел! А обещал! – сказала девочка.

– Ну какой тут Дед Мороз?! – отмахнулась баба Настя. – Да сами посмотрите!

В комнату вместе с бабой Настей зашли двое мальчишек и девчонка, дошкольники.

– Вот, видите! – показала она на Сергеича.

– Ага, – сказал один мальчик. – Не он! Тот моложе был!

– Дед Мороз – и меня моложе? – усмехнулся Сергеич и решил подшутить, посмеяться с ребятней. – Где же вы молодого Деда Мороза видели?

– В декабре он был, – ответила за всех девчонка в розовой куртке размера на два больше, чем надо. – Он нам игрушки привозил и обещал на Новый год конфет!

– Да, молодой был! – поддержал темноглазый мальчик в черном пальто и лыжной шапочке. – У него еще автомат был и сережка в ухе!

– Автомат у Деда Мороза? – разулыбался Сергеич. – Может, он еще и в военной форме приходил?

– Да, в форме! – девочка кивнула. – Во время войны все в военной форме и с автоматом ходят. Он сказал, что у него своих детей двое, но он нам все равно много конфет принесет. От себя и от них в подарок!

Замолчал Сергеич. Как-то не по себе ему стало. Вспомнил он рюкзак с конфетами, который домой с поля притащил. Вспомнил убитого и золотую сережку в его ухе.

– Ну, может, принесет еще, – посмотрел на деток по-другому, как-то ласковее. – Может, через блокпост не пропустили! Мало ли?

Дети, погрустнев, выпятились в коридор. Ушли.

– Я тебе яиц дам! – сказала хозяйка, жалостливо глянув на гостя. – Может, еще чего?

– А что у тебя есть?

– Тушенку волонтеры привозили свиную. Могу пару баночек… Огурцы свои есть соленые. Только ж тебе нести тяжело будет!

– Донесу! – заверил ее Сергеич. – Тропинку я уже протоптал. Назад идти будет легче! Домой все-таки!

«Если съедать по яйцу через день, то хватит этих двадцати яиц от бабы Насти почти на полтора месяца», – думал Сергеич, следя за сковородкой, что на верхнем круге буржуйки вермишель грела.

Зашипела вермишель. Улыбнулся Сергеич. Взял бережно яйцо, ударил ножом, и раскололось оно. Вылил в вермишель. Принялся деревянной ложкой белок, желток и горячую вермишель перемешивать.

Минут через пять при дрожащем огоньке церковной свечи таяла уже она на языке – горячая и вкусная яичная вермишель. А место сковородки на чугунном круге буржуйки чайник занял. За окном темень. В ушах – успокаивающее тиканье будильника.

Это время тикает. Скоро март, скоро зима на попятную пойдет. Лужи, оставшиеся от снега, на солнце заблестят. И полетят первые пчелы на разведку, хотя зелень только-только проклюнется и начнет оплетать собой черную, просыпающуюся от холода землю, чтобы согреть и украсить. Полетят они после зимы недалеко, для зарядки, для того, чтобы ориентиры свои освежить. Но ульи уже на солнце стоять будут и прогреваться начнут, выгоняя изнутри зимнюю сырость.

Наполнится воздух жужжанием сладким и приятным, близким и мирным, которое уменьшает мир человека, любящего пчел, уютным и домашним делает. И тогда уже не так важно, что где-то стреляют, – ко всему привыкнуть можно! Важно, что весна, что природа наполняется жизнью, ее звуками, ее запахами, ее крыльями и крылышками.

А к концу марта, когда пчелы окончательно от зимы отойдут и улья задрожат постоянной, бесконечной живой дрожью, составит Сергеич их кроваткой: два в ширину, три в длину, накроет тонким матрацом с соломой, оденется потеплее – ночи ведь еще холодные в конце марта, и проспит на ульях несколько ночей подряд. Это ему лучше любого лекарства! Лучше витаминов! Это как особым человеческим электричеством зарядиться. Тем электричеством, которое не лампочки, а взгляд в человеке зажигает, да так зажигает, что он дальше обычного видит.

А за чаем мысли Сергеича к сегодняшнему походу в Светлое вернулись. К детям, которые к бабе Насте ворвались, чтобы проверить: не пришел ли к ней по ошибке тот Дед Мороз с серьгой в ухе, который к ним прийти обещал. Дед Мороз с серьгой в ухе и с конфетами.

Достал Сергеич из рюкзака, что в углу комнаты стоял, пригоршню конфет, на столешницу высыпал. «Красный мак» развернул, в рот сунул и чаем запил. Есть вещи, которые с годами не меняются, и это ему нравилось. Вот и вкус этой конфеты за все годы его жизни не изменился. И обертка такая же. Захотелось еще одну съесть, но тут детишки вспомнились: двое мальчишек и девчонка. «Что ж это, получается, что я их конфеты ем?» – подумал пчеловод.

И тут его испуг пронял: убитый с серьгой в ухе под снегом лежит и больше ему спать не мешает, но ведь рюкзак его тут! В углу комнаты лежит. И даже если он его на двор вынесет, все равно он «тут» будет. И если б эти конфеты ничейными были, как грибы в лесу, то пускай себе лежат и его к чаю радуют. Но ведь не ничейные они! Ясно теперь было Сергеичу, кому убитый конфеты нес. Нес, да не донес. А теперь выходит, что присвоил их Сергеич, у детей забрал и сам, как дитя, им радуется.

Прошелся Сергеич нервно по комнате. У буржуйки остановился – тут теплее всего было. И чтобы тепла на ночь хватило, высыпал он в нее еще полведра угля. Вздохнул, предчувствуя, что мысли о мертвеце, под снегом лежащем, снова спать не дадут.

И тут охватила его странная дрожь, а вместе с ней упрямство решительное он в себе ощутил. Понял он, что сейчас опять в Светлое пойдет. Пусть за окном темно и холодно, но тропинку он себе протоптал, с нее уже не собьется. Да и пойдет туда налегке – только рюкзак на спине, а в руках пусто!

Оделся-обулся, шапку-ушанку натянул, лапы ее под подбородком на бантик узлом завязал. Церковную свечку, что на столе стояла, пальцами затушил – чего ей зря гореть?

Шел по своим недавним следам. Легко ему шагалось. Словно беду свою прочь, подальше от дома уносил. И чем ближе к Светлому подходил, хоть и не видел еще села с его горящими окошками, тем светлее и тише на душе становилось. И показалось ему, что идет он по огромной церкви к далекому алтарю. В церкви ведь все на шепот молитвенный или молчание переходят, там только батюшка право громкого голоса имеет. Вот и он на ходу словно бы шепотом мыслил и воображал. В церкви и пахнет приятно, да и придумана она так, чтобы все, что там рождается – и запахи елейные, и шепоты молитвенные, и ощущения соприкосновения с вечностью, которая каждого после жизни земной ждет, – все это там и остается, за толстыми стенами, за вратами железными, под куполами высокими. Это для того, чтобы человек все время туда за этими мгновениями чудными возвращался.