Стремительный поток - Эмили Лоринг

Джин сбросила скорость, вырулив на главную улицу. Она сделала это нарочно. Если бы кто-то осведомился о пункте ее назначения, она бы весело выдала заготовленный ответ: «Конечно, «Кантри-клуб». А почему нет? Вы только представьте, каково сидеть в душной церкви в такое прекрасное утро!» Она кивала и лучезарно улыбалась попадавшимся на пути знакомым. Каждая девушка в городке была нарядно одета и направлялась в церковь. Лицемерки! Как долго они будут оставаться в церковном фан-клубе, если Кристофера Уинна отправят в отставку? Этот момент потихоньку приближался. А может, он решил уступить и заняться выколачиванием денег у паствы? Джин слышала, как Хьюи осуждал раздоры и распри, которые породила герцогиня, а та торжествовала. Объединенная церковь распадалась на фракции.

Джин проехала мимо Калвинов. Отец семейства недовольно нахмурился, сжал тонкие губы и нехотя приподнял шляпу; старшая дочь бросила на Джин косой оценивающий взгляд. По улице спешила разодетая в зеленое и золотистое Фанчон Фаррелл, натягивая перчатки. Она театрально ахнула, крикнула:

– Опять в другом платье! – и захихикала. Окинув родстер взглядом собственницы, добавила: – Я без ума от моей машины!

Констанс Уинн, изящная, словно фотомодель, в простом платье и лисьей накидке, кивнула и улыбнулась. Салли-Мэй, шагавшая рядом, чопорно поджала губы, посмотрев на нагруженный спортивным инвентарем родстер поверх очков. «Маленькая святоша», – возмущенно подумала Джин и поехала дальше. Затишье заполняло все пространство, словно мир чего-то ждал, и вдруг со стороны высокой церкви накатила лавина мощного звука, оформившегося в аккорды, словно исполняемые множеством органов. Колокола вызванивали мелодию хорошо знакомого Джин церковного гимна, и она мысленно сопровождала ноты словами.

Торжественно прозвучала концовка, и колокола умолкли. В воображении девушки они продолжали гудеть и вибрировать, перед мысленным взором возник образ Кристофера Уинна. Тогда, в гостиной графини, он пел это самое произведение. Его лицо сияло. И зачем она, Джин, так глупо и необдуманно бахвалилась своим безразличием к церкви? Снова эта Ужасная Сестрица! Нет. Она больше не будет прятаться за этим призраком из детства.

Но Ужасная Сестрица не собиралась сдаваться, и Джин демонстративно проехала мимо церкви в надежде, что об этом услышит Кристофер Уинн. Ей хотелось причинить ему боль. Зачем? Как будто ему не все равно. Становилось все очевиднее, что он чувствует к ней только презрение, и ничего больше. Но тогда почему он сказал: «Я принимаю ваш вызов», – таким тоном, от которого у нее перехватило дыхание? Выехав из дому этим утром, она была веселой, жизнерадостной безбожницей. Волнующее пение колоколов пошатнуло ее самоуверенность и испортило настроение. Что привлекает всех этих людей, встреченных ею на пути, в церковь? Не все они были молоды, не все принадлежали к слабому полу, неравнодушному к красоте проповедника…

Гарви Брук встретил ее на поле для гольфа. Они разыграли восемнадцать очков, и все это время Джин представляла себе тускло освещенный интерьер церкви, Кристофера Уинна в черной сутане…

– Очнись, Джин! – возмутился Брук, когда они вернулись в помещение клуба. – У тебя игра не идет. Что там такое в твоей головушке?

– Ничего, Гарви.

– Правдивая Джин! Она осознает свою умственную ограниченность. – Брук рассмеялся, взял ее руки в свои и нежно проговорил: – Ты сыта по горло этим городом? А ну его к черту! Выходи за меня замуж, и мы будет делать все, что захотим, поедем в любое место, которое ты назовешь.

– Не могу, Гарви.

– Я подыскал для тебя изумруд. Милая, я подарю его тебе в ту же минуту, как ты скажешь «да», и ты увидишь, что он в сто раз прекраснее того камня, что носит твоя мать на мизинце.

Джин покачала головой:

– Ты не сможешь подкупить меня изумрудом. Я пообещала отцу, что останусь с ним до конца зимы.

– Жертва на алтарь дочерней любви! Ладно, пойдем поедим. Я заказал столик. Здесь по воскресеньям всегда полно народу.

– Странно, я думала, все в церкви…

Гарви озабоченно посмотрел на девушку:

– Ну и ну! Этот город плохо на тебя действует.

– Но ведь люди действительно идут в церковь.

– Да уж, идут, толпами валят. Когда-нибудь и я, возможно, туда загляну, просто из любопытства – узнать, о чем там говорит Уинн. Однажды в воскресенье я его подвозил, возвращаясь с поля для гольфа, и моя машина была набита клюшками и прочим барахлом. Ну, я извинился за то, что развлекался игрой в день воскресной проповеди, а он засмеялся и сказал: «Ну а почему нет? Седьмой день был создан для отдохновения. Я считаю, что человек, посетивший утреннюю службу, днем может делать все, что его душе угодно. Ничего страшного в этом не будет». Так он как бы пожелал, чтобы я посещал церковь.

Джин внезапно остановилась.

– Я еду домой.

– Домой? Зачем?

– Пообедаю с отцом и графиней, по воскресеньям они вместе садятся за стол и держат двери открытыми для всех. Поехали со мной, если хочешь.

– Конечно, я поеду. Думаешь, я нахожусь в этом мертвом городе по какой-то другой причине, кроме как для того, чтобы быть с тобой? Я присоединюсь к тебе в «Хилл-Топ», только приму душ.

«И зачем только я позвала Гарви Брука?» – сердито подумала Джин, выруливая на лесную дорогу. Ей не хотелось ехать через город. Как там, поживает ее бревенчатая хижина? Надо бы проверить. Гарви и обед могут подождать. Девушка оставила машину среди кустов и начала быстро подниматься по склону холма. И вдруг остановилась, ощутив странное чувство, будто была не одна. Неясная тень, скользнула от дерева к дереву? Ерунда – воображение разыгралось.

На поляне перед хижиной Джин взобралась на огромный валун – без сомнения, это был метеорит, упавший с неба миллионы лет назад. Над ней сияла сплошная таинственная синева. Внизу раскинулись поля, блестела река с островками и плывущими кое-где стволами деревьев, с высокими берегами, застроенными коттеджами, вдалеке высилась колокольня – теперь молчаливая, не поющая. На севере маячили фабричные трубы и виднелись белые пятнышки – домики рабочих.

Безграничное пространство! Оно давало ощущение покоя, отдохновения. А с какой стати ей уставать? Джин, не занятой ничем, кроме развлечений с утра до ночи, было скучно до слез. Чувствуя непонятное беспокойство, она, казалось, все время страстно желала чего-то, но не знала чего. Цели в жизни? Может, ей недостает игры на органе? Это было серьезное увлечение. В Нью-Йорке Джин занималась благотворительностью, как и все женщины ее круга, а здесь могла бы преподавать музыку в детском саду – она обожала малышей… Нет, если она предложит свою помощь, за ее спиной тут же начнутся подмигивания и перешептывания, мол: «Я же тебе говорила, она будет с нами». «Жертва фатального очарования!» – захихикает Фанчон. Да, пути к спасению отрезаны. На всю зиму она погрязнет в праздности, будет читать и терпеть ухаживания Гарви Брука.

В воздухе опять поплыл медовый звон. Небесная гармония… серебряные ноты… волшебные аккорды… гарвинстонский набат. По коридорам памяти эхом пронеслись насмешливые слова графини: «Можешь звонить в колокола, это ведь тоже искусство». А почему нет? Из церковных колоколов извлекают звук с помощью клавиатуры – тут пригодится ее органная практика. Делать хоть что-то! Хоть что-то стоящее! Звонарь-бельгиец ее обучит. Жалованье ему платит Хьюи, так что он не сможет отказать… Ну да, а Фанчон с товарками обвинят ее тогда в интересе к Кристоферу Уинну? Радостное оживление Джин быстро поутихло. Неужели она позволит им забрать у нее всю радость жизни своими подозрениями? Ни в коем случае! Даже если кабинет Уинна находится в церкви, разве ему нужно знать, чем она занимается? Нет, не нужно. Почему об этом должен знать кто-то, кроме звонаря? Завтра она с ним поговорит и потребует, чтобы он поклялся хранить тайну. Она будет трудиться как пчелка. А потом, в один прекрасный день, когда приобретет немалое мастерство, удивит семью и друзей. Вот она, цель! Что-то интересное, чем можно заниматься в этом мертвом городишке!