Итак, вас публично опозорили. Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей - Джон Ронсон

Джона терпеливо выслушал меня. Я закончил. Несмотря на то, что для меня это все было понарошку, я почувствовал себя выжатым. И это я даже не приблизился к цели в своей речи.

– Случившееся с вами – это мой самый страшный кошмар, – сказал я.

– Да, – ответил Джона. – Он был и моим тоже.

* * *

Прошло еще четыре месяца. Зима сменилась ранним летом. Затем, неожиданно, Эндрю Вайли начал продвигать среди нью-йоркских издателей синопсис новой книги Джоны Лерера. «Книга о любви»[21]. Синопсис моментально слили в «Нью-Йорк таймс».

В нем Джона описал момент, в котором он почувствовал «дрожь голосового сообщения»:

Джона уехал из Сент-Луиса в Лос-Анджелес в костюме и рубашке, «которые были покрыты пятнами пота и рвоты»:

Медиа-сообщество Нью-Йорка заявило о решительном равнодушии к страданиям Джоны. «“Мусорный бак” – отличный выбор детали для компульсивного плагиатора, – написал Том Скокка в “Гокер”. – И да: найди двух свидетелей, которые видели тебя блюющим именно в то время и в том месте, как ты уверяешь. Или даже не утруждайся».

А затем, к моему удивлению, Дэниел Энгбер из «Слейт» объявил, что провел целый день за изучением синопсиса новой книги Джоны и полагает, что обнаружил в нем признаки плагиата.

Ну не мог же Джона быть настолько самонадеянным?

После более тщательного прочтения статьи Энгбера понятнее не стало. «Глава, посвященная секрету счастливого брака, – писал Энгбер, – близка к копированию недавнего эссе на аналогичную тему за авторством Адама Гопника, бывшего когда-то коллегой Лерера в “Нью-йоркере”».

И так далее, на протяжении нескольких параграфов. Энгбер был не до конца уверен, плагиат это или же «он поменял слова, чтобы воздержаться от этого». Или же оба автора опирались на один и тот же источник: «В примечаниях Лерер ссылается на страницу 661 биографии Дарвина, написанную в 1991 году Десмондом и Муром. Любой человек, у которого на руках обнаружится копия этой книги, может сверить формулировки».

Но даже если это не плагиат, Энгбер был «уверен, что Лерер вообще не изменился. Он обозначил свой курс настолько ясно, насколько это возможно. Он будет использовать тексты заново, и повторяться, и выблевывать свои мерзкие внутренности».

Вне зависимости от того, какие поступки совершил или не совершил Джона – как мне казалось, – он не мог выйти из этой ситуации победителем. Но его «Книга о любви» выходит в издательстве «Саймон и Шустер» примерно в то же время, что и моя, так что мы сразу узнаем, заслужит ли он этим хоть какую-то долю прощения.

С течением следующих месяцев это стало рутиной. Каждый день люди – у некоторых из них были маленькие дети – подвергались тотальному разгрому за плохо сформулированный твит на свою аудиторию в сто с чем-то фолловеров. Иногда я встречался с ними в ресторанах и кафешках аэропортов: эти призрачные фигуры бродили по земле, словно живые мертвецы, одетые в костюм своей прежней жизни. Это происходило с такой частотой, что никто даже не посчитал совпадением тот факт, что одна из таких персон, Жюстин Сакко, работала в одном офисном здании с Майклом Мойнихэном, пока не опубликовала за три недели до этого, проходя через терминал аэропорта Хитроу, обернувшийся грандиозным скандалом твит.

То было 20 декабря 2013 года. В предыдущие два дня ее 170 фолловеров читали короткие едкие шуточки о предпраздничных перелетах. Словно Салли Боулз[22], добравшаяся до соцсетей: декадентская, взбалмошная, находящаяся в счастливом неведении, что на горизонте маячат серьезные события. Там была ее шутка о немце, летевшем с ней на самолете из Нью-Йорка: «Странный немецкий чувак: ты летишь первым классом. На дворе 2014. Купи себе дезодорант. – Мой внутренний монолог, пока я вдыхаю запах пота. Слава богу за фармацевтику». Затем была пересадка в Хитроу: «Чили – сэндвичи с огурцом – плохие зубы. Снова в Лондоне!» И финальный аккорд: «Лечу в Африку. Надеюсь, я не подхвачу СПИД. Шучу – я же белая!»

Она усмехнулась, нажала «Отправить» и бродила по аэропорту еще с полчаса, время от времени открывая Твиттер.

– Не было никакой реакции, – сказала она в разговоре со мной. – Ни одного реплая.

Я вообразил, как она чувствует себя несколько обескураженно: то грустное чувство, когда никто не говорит тебе, какой ты смешной, та бездонная тишина, когда Интернет не отвечает на твои слова. Она села в самолет. Это был одиннадцатичасовой перелет. Она поспала. Когда самолет приземлился, она включила телефон. Первым делом на экране всплыло сообщение от человека, с которым она не разговаривала с времен старшей школы: «Мне так жаль видеть, что сейчас происходит».

Она в недоумении посмотрела на написанное.

– А потом мой телефон начал взрываться, – сказала она.

Мы вели этот разговор тремя неделями позже в – локацию выбирала она – нью-йоркском ресторане «Кукшоп». Том самом, где Майкл пересказывал мне историю сокрушения Джоны. Для меня он уже превращался в Ресторан Историй о Разрушенных Жизнях. Но это было совпадением лишь наполовину. Он был близок к зданию, в котором они оба работали. После сенсационной статьи о Джоне Майклу предложили работу в «Дейли бист», а офис Жюстин находился выше: она была главой пиар-отдела компании-издателя этого журнала «Ай-Эй-Си» – которая также владела «Вимео», «ОК-Кьюпид» и «Мэтч». Причина, по которой Жюстин хотела встретиться со мной здесь, одетая в дорого выглядящий офисный костюм, заключалась в том, что к шести часам вечера ей нужно было очистить свой кабинет.