Талисман любви - Луанн Райс

– Кто-то дал мне свою визитку, – сказал Мартин, нахмурясь. – Я мог положить ее в мой бумажник.

– Кайли, вероятно, и увидела, фотографию Натали в тот момент. – Мэй пристально поглядела на лицо девочки. – Она красивая.

– Мерси бьен (большое спасибо).

– Я не хотела бы разочаровать вас, – начала Мэй, – если вы подумали, что Кайли имеет некоторую связь с вашей дочерью. Моя девочка – очень чувствительная… она видит то, что другие люди не видят. Я водила ее к некоторым психологам в Торонто. Видите ли, мы однажды оказались в ситуации, которая послужила жестоким опытом для девочки. Гуляя на природе, мы с ней наткнулись на мертвое тело.

– Тело?

– Какой-то мужчина повесился. С тех пор ее интересует все, связанное со смертью, – добавила Мэй.

– Она знала, что самолет снижался, – произнес Мартин. – Она попросила, чтобы я помог вам.

Официантка подошла, чтобы забрать у них грязные тарелки. Сердце Мэй билось настолько громко, что она боялась, как бы Мартин и официантка не услышали этого. По каким-то причинам, которые так никто до сих пор и не понял, ее дочь видела ангелов. Как ей удастся ему все это объяснить: что Кайли не знала об аварии, что она всего лишь искала подходящую кандидатуру на роль отца, что она хотела отца всю свою жизнь, что Мэй никогда так и не удалось обеспечить ее отцом?

– Я думаю, что вы ей просто понравились, – нашлась Мэй. – Она, вероятно, хотела, чтобы вы помогли нам с нашими вещами.

Мартин расхохотался. Он посмотрел на фотографию дочери чуть дольше, затем снова убрал ее в бумажник.

– Перенести ваши вещи было бы значительно легче, – сказал он. – Но тогда вопрос: дали бы вы мне те розовые лепестки?

– Да, вероятно, дала бы, – ответила Мэй, довольная, что они прекратили разговор о Кайли.

– Они принесли мне удачу, те лепестки. Я хочу поблагодарить вас, но я также хочу попросить вас еще об одном одолжении.

Мартин усмехнулся, как будто хотел, чтобы Мэй поду мала, что он опять дурачится по-детски, но она видела, что он был полностью серьезен. Мэй сохранила серьезное выражение лица. Она чувствовала себя взволнованной все время, проведенное вместе… миллион странных эмоций переполняли ее. Мэй была близка к краю пропасти и не знала, что увидит, если подойдет к ней немного ближе.

– И каком? – спросила она спокойно.

– Я бы очень попросил вас дать мне еще лепестки, побольше, – проговорил Мартин. – Только ничего не говорите моим товарищам по команде; они живо отправят меня на скамью запасных, но я – старик в НХЛ, и этот сезон может оказаться последней реальной попыткой завоевать Кубок Стэнли. Я похож на одержимого безумца, я знаю.

– Безумца?! – Мэй рассмеялась. – Я работаю в мире, где стандартным делом, привычной процедурой является что-то старое и одновременно что-то новое. Я встречаюсь с докторами, которые изучают сверхъестественные явления. Несколько розовых лепестков не кажутся сверхъестественными для меня вообще.

– Так вы дадите мне их?

– Да, – ответила женщина. – У меня есть еще немного в глубине сарая. Я дам их вам, когда вы отвезете меня домой.

– Дакор (согласен), – согласился Мартин. – Договорились.

Часом позже, после длинного пути назад, Мартин шел за ней в старый сарай. Он чувствовал, как его опьянили запахи сена, лаванды, жимолости и роз. Мужчина подумал, что аромат доносится с полей, но когда Мэй резко остановилась, он понял, что розами пахнет от ее шеи. Она провела его по темноте, из которой со стропил над ними подавали голос совы и ночные хищники.

– Совы не пугают невест? – спросил Мартин.

– Птицы тихи в течение дня, – объяснила Мэй. – И невесты почти никогда не смотрят наверх. Иногда я на хожу кусочки меха, раковин и косточки на полу и делаю из них небольшие свадебные амулеты, чтобы они приносили удачу невестам.

– Остатки пиршества сов, совиные объедки, – заметил Мартин. – Весьма романтично, не правда ли?

– Я и вам дам такой амулет.

Мэй открыла тяжелую стеклянную дверь и ввела его в темную, влажную оранжерею. Лампы мрачно пылали над рядами новых ростков.

– На удачу.

Мартин старался управлять дыханием. Люди не замечали в нем чувственной натуры, особенно женщины, но чуть раньше, в разговоре о его матери и дедушке, Мартин почувствовал, как что-то давно забытое всплывает и пробуждается в нем, та его часть, которой были знакомы чувства людей и беспокойство о них. Потом беседа начала слишком близко касаться Натали, и Мартин понял, что вот-вот что-то должно произойти.

Но на сей раз он почувствовал нечто иное: он хотел рассказать Мэй больше. У него появилось ощущение, что ей можно довериться, что он будет рассказывать ей все. Идя подле нее, Мартин задавался вопросом, могла ли она читать его мысли. Возможно, ясновидение, или как она там называла эту способность, было присуще всей ее семье.

– Здесь у нас внесезонные розы, – пояснила Мэй, стоя среди горшков. – У нас и снаружи есть красивый сад, но он не цветет до самого июня. Моя бабушка была необыкновенным садоводом. Она экспериментировала с различными сортами, и у всех у нас есть свои любимые.

Приседая, она взяла секатор и отрезала набухший бутон.

– Все мы? – переспросил Мартин.

– Моя бабушка, мама, сестра бабушки, Кайли и я.

– А этот сорт – чей любимец?

– Кайли, – ответила Мэй.

Мужчина кивнул, но она не смотрела в его сторону. Он наблюдал, как Мэй отщипывает лепестки розы, один за другим. Женщина разложила их на грубосколоченном деревянном столе, затем взяла два небольших серебряных подноса из стопки, стоявшей на верхней полке. Откупорив синюю бутылку, она налила немного масла на один поднос. Мартин вдохнул аромат, и ему показалось, что он заблудился в дремучем лесу. Это напомнило ему детство, когда он бродил по лесным тропам у себя в горах, запах прелых листьев, новой травы, жизни и смерти. Виски заломило, артрит в его лодыжке пульсировал, и он слышал дыхание Мэй. Женщина работала почти в темноте, в фиолетовом свете оранжерейных ламп и свете звездного неба, проникающего через стеклянную крышу оранжереи. Он сделал шаг, стал ближе к ней, но она кинула острый взгляд через плечо.

– Пардон (извините), – вымолвил Мартин.

– Я должна сконцентрироваться, – объяснила Мэй. – Мне нужно, чтобы мои руки не дрожали.

Используя инструмент из слоновой кости, который на поминал пинцет, Мэй поднимала каждый лепесток, тщательно окунала его в масло, затем откладывала на второй серебряный поднос сохнуть. Мать Мартина была хорошим фотографом, и наблюдение за Мэй напомнило Мартину о темной комнате фотолаборатории, когда его мать использовала пинцет, чтобы вынимать негативы из ванночки и затем класть их на сушку.

Часы прозвонили десять, и Мартин проверил свои: через девять часов ему предстояло быть уже на борту самолета, летящего в Эдмонтон. Его «порше» домчит его до Бостона меньше чем за два часа, но ему следовало бы уже быть дома, если не в кровати, вместо того чтобы следить глазами за действиями этой колдуньи. Что он делал в оранжерее этой женщины, наблюдая за тем, как она осторожно окунает лепестки в масло? Какое отношение все это действо имело к хоккею, к Кубку Стэнли?