Талисман любви - Луанн Райс

– Я говорил вам… – Мартин попытался возразить, но тренер остановил его.

– Что бы ты мне ни говорил, факт остается фактом. Ты пропустил тренировку и на целые три игры подряд потерял концентрацию. Чтобы победить, нам нужен ты, я нуждаюсь в тебе, чтобы объединить твою защиту и твое нападение, и я нуждаюсь в тебе, чтобы вести за собой эту команду. Все очень просто, факты – упрямая вещь, и ты сейчас доминирующий фактор, а когда ты отвлекаешься, все остальные тоже отвлекаются. Куда бы ты ни отправлялся, это выводит тебя из твоей игры.

Мартин смотрел в пол. Во время плей-офф в Нью-Йорке он арендовал автомобиль и направился в провинциальную область штата. Сельская местность забелела под натиском весеннего снегопада, снег закрывал ветки начинающих цвести яблонь. Витки колючей проволоки блестели серебром в лучах солнечного света; кирпичные тюремные стены чернели, обледенев. Там, за этими стенами, находился отец Мартина, человек, который катался на коньках подобно ветру, который выиграл три Кубка Стэнли и с которым Мартин не говорил семь лет.

Мартин сидел в автомобиле, глядя на тюрьму. Он поехал на север из Манхэттена, желая поглотить часть величия своего отца… он только побудет около тюрьмы, примет его силу настолько, насколько сможет через стены.

Он хотел искру, какую-то дополнительную искру в костер соревнования. Раньше он ощущал эту искру внутри себя всегда. Но впервые Мартин ничего не чувствовал.

Позже в серии игр, когда «Рейнджеры» сошлись с «Медведями», Мартин чувствовал себя опустошенным изнутри; пламя потухло. Разделавшись со счетом 3:0, Мартин снова отправился к тюрьме в Эстонии. На сей раз он собирался зайти внутрь, повидать старика и покончить со всем этим. Снег и лед растаяли, но Мартин так и остался сидеть на том же самом месте за тюремными стенами, их кирпичи теперь краснели на солнце.

– Ты подошел к своей черте еще в Бостоне, – продолжал тренер. – Чтобы ни случилось в Нью-Йорке и Торонто, оставь это дома!

Мартин кивнул, его лицо сохраняло безразличное выражение. Он встретил Мэй, вот что случилось. Сначала спас ее в самолете, а теперь влюбился в нее. Мартин держал кожаный мешочек в левой руке. Он не смог ничего получить от поездки к тюрьме отца, зато получил от незнакомки. Вдохновение, причастность, божественное вмешательство. И любовь с первого взгляда как дополнительное преимущество. Его кровь закипала только от одной мысли об этом.

– Четыре дня отдыха, – сказал тренер, опустив руку на плечо Мартина, – и четырнадцать лет неустанных тренировок. Ты хочешь выиграть Кубок Стэнли? Пора.

– Да уж.

Горло Мартина напряглось, словно все ветры тундры завывали внутри него. Даже любовь к Мэй не могла остановить их.

– Нил Йоргенсен хочет твоей погибели.

– Я знаю. – Мартин живо представил вратаря «Ойлерзов», одного из его немногих истинных врагов в НХЛ – человека, который сломал ему череп и разбил ему левый глаз три года назад.

– Он считает это личным, – произнес тренер.

– Это и есть личное, – пробормотал Мартин.

– Твой отец будет смотреть, ты знаешь.

– Я полагаю, будет.

– И твоя мать тоже.

Мартин опустил голову. Он не позволил бы себе признаться, насколько он жаждал этой победы. Он жил и дышал хоккеем всю свою жизнь – хоккей был такой же его частью, как сердцебиение. К этому звездному часу ему помогли прийти родители, но отец был в тюрьме, а мать умерла. Эту сторону души Мэй никогда не сможет понять; он не был даже уверен, что он захочет, чтобы она поняла.

– Я верю в небеса, – сказал ему тренер Дэйфо. – И они – там.

– Они? – переспросил Мартин, поднимая на тренера глаза.

– Они там прямо сейчас, моя мать и твоя, поддерживают нас. Выкрикивая, топая ногами. Твоя мать имела обыкновение создавать невероятный шум, наблюдая за играми.

Мартин кивнул. Если его мать была там, то и Натали тоже. Он нащупал кожаный мешочек. Внезапно слова тренера начали приобретать смысл. Может, Мэй явилась своего рода ангелом, посыльным от его матери и его дочери? Четыре дня отдыха и четырнадцать лет непрерывного труда: четырнадцать лет игры в профессиональный хоккей, и ни одного выигранного кубка. Он выиграл бесчисленные трофеи, его называли лучшим игроком лиги дважды в течение регулярного сезона. Он выводил команды на решающие встречи десятки раз, но никогда прежде – к финалу.

– Помни, что я сказал тебе, – произнес тренер Дэйфо, взглянув на него строгими черными глазами акулы, и отступил.

– Когда в сомнении – бросай шайбу сам, – повторил Мартин. – Не позволяй одержать верх Йоргенсену.

– Да, и не разочаровывай наших матерей.

В первый вечер, когда Бостон играл против Эдмонтона, муж и сыновья Тобин были заняты подготовкой автомобиля к гонкам, предоставив Тобин самой себе. И она по ехала к Тейлорам, смотреть игру с Мэй и Кайли.

– Ты успеваешь проследить за шайбой? – спросила Тобин.

– Вот она. – Кайли показала на экран.

– Все столь стремительно, – ответила Мэй.

– Ты снова говоришь об этом.

Тобин рассмеялась, и Мэй поняла, что подруга вспоминает слова, которые Мэй сказала об ужине с Мартином. Муж и сыновья Тобин увлекались ловлей рыбы и автомобильными гонками, но никак не хоккеем. Поэтому Тобин пополняла словарный запас вместе с Мэй и Кайли: штрафы, правые крайние нападающие, синяя линия, точка вбрасывания, черта. Мэй волновалась и не спускала глаз с номера «21», Мартин Картье.

Один, два движения, и Мартин уже летел на коньках, прокладывая путь через нейтральную зону в зону «Нефтяников». Щелчок, скрежет лезвий, гулкие удары тело бортики.

– Как бы мне хотелось быть сейчас там, – сказала Мэй.

– Могла бы этого и не говорить. Взгляни – камера на нем. Он смотрит в объектив.

– Прямо на нас, – сонно пробормотала Кайли.

– Интересно, его отец смотрит матч? – задумчиво произнесла Мэй.

– Его отец? – переспросила Тобин.

– Похоже, у них сложились непростые отношения, – пояснила Мэй.

Кайли прижалась к ней, наполовину спящая, стараясь бороться со сном достаточно долго, чтобы увидеть, кто победит. Но ее глаза не слушались и быстро закрывались.

– И в чем это выражается? – поинтересовалась Тобин.

– Они не разговаривают.

– Это звучит мягко, – заметила Тобин. – Вообще, ничего особенного.

– Но это – его отец, – сказала Мэй, не отрывая глаз от телеэкрана.

– Ему следовало бы поостеречься говорить с тобой о некоторых вещах. Он не знает, как ты трепетна в отношении отцов, – проговорила Тобин сквозь смех.

– О, теперь ты – мой аналитик?

– Всегда. – Тобин засмеялась снова, но тут трибуны дико взревели, и они с Мэй полностью сосредоточились на игре.