Черный ворон - Дмитрий Вересов

Посидел на лавочке у Александринки, вспоминая все, что произошло с ним, поломал голову, что же делать теперь. Выходило, что нечего. Впрочем, не совсем так — оставалось у него в Ленинграде одно пустячное, чужое, в общем-то, дельце…

Дядя Гриша, солидный зэк-«хозяйственник» из Ленинграда, пришел по этапу, когда Алексею оставалось мотать всего три месяца, — правда, об этом еще никто не знал. С собой дядя Гриша привез кучу справок о правительственных наградах и трудовых заболеваниях и еще — валторну в коленкоровом чехле. Его почти сразу определили на хлеборезку, а свой инструмент он расчехлил, придя к Алексею в оркестрик. Музыкант он был так себе, но собеседник занимательный и человек без явной подлянки. Дядя Гриша, стреляный воробей, довольно долго присматривался к Алексею и только буквально накануне его освобождения за ночным чифирем обратился-таки с серьезной просьбой. Уж больно удачно все сходилось, а второго такого случая пришлось бы ждать еще годы — всего-то их дяде Грише нарисовали восемь, за крупное хищение.

С одной стороны, была у дяди Гриши в родном городе давняя, основательная подруга Надежда Поликарпова. С другой стороны, далеко не все нажитое многолетними трудами возвратилось в казну — кое-что было припрятано по разным надежным местам, знать о которых ни Алексею, ни Надежде неинтересно. Но одно местечко оказалось, из-за понятной спешки, неудачным, гиблым — самое большее через год-два пойдет на снос ветхий дровяной сарайчик, и захованное в нем добро либо отойдет совершенно незаслуженно к случайным людям, либо пропадет вовсе. Обидно. И вот какая получается комбинация: Надежда знает, где сарайчик, Алексей теперь знает, что в нем примерно находится, а дядя Гриша знает, и что, и где, но только, по удаленности своей и несвободе, взять не может. Так пусть тогда возьмет Надежда. Кое-что сбережет для него, кое-чем сама попользуется. Ясное дело, в письме, которое подлежит обязательной цензуре, всего этого внятно не скажешь, а невнятно — Надежда не поймет, да и начальство, не любящее туману, не пропустит. Так что сам Бог велел Алексею, будучи, значит, в далеком Ленинграде, заглянуть к Надежде по такому-то адресу и передать пару приятных слов.

Конечно, добрый вестник в накладе не останется — об этом Надежда, баба умная, сама догадается. Только нужно сказать некое «петушиное слово», о котором дядя Гриша с ней давно уже условился на какой-нибудь подобный случай, а иначе примет она все за чистое фуфло и Алексея на порог не пустит.

Честно говоря, очутившись за воротами лагеря, Алексей напрочь забыл и об этом разговоре, и о самом дяде Грише. Вспомнил только сегодня утром, когда сидел на лавочке перед Александринкой и пытался сообразить, что же теперь делать. В Иркутске его никто не ждет, здесь концы обрублены… Разыскивать эту самую Надежду Поликарпову на какой-то улице Шкапина не очень-то и хотелось. Однако, раз уж все вышло, как оно вышло, почему бы не сделать доброе дело? К тому же никаких других идей не было вовсе.

И Алексей поплелся от Невского на юг, расспрашивая прохожих, где тут скупка, ломбард и улица Шкапина.

Скупка, которую ему указали, была закрыта. В ломбарде у него отказались принять украшения, сославшись на отсутствие прописки. Он ткнулся в пару комиссионных, но там ему отказали по той же причине, с явным подозрением поглядев на его более чем скромный наряд.

Конечно, кое-что он сможет пристроить по страшной дешевке какому-нибудь барыге, но барыгу нужно еще поискать… И, здраво рассуждая, неведомая Надежда Поликарпова, как подруга дяди Гриши и, скорее всего, женщина зажиточная, может в этом деле оказаться полезной… Опять же, других идей нету, а денег осталось совсем смешное количество.

Так он потихоньку, часу уже в седьмом вечера, Добрел до улицы Шкапина — кривоватой, со страшными черными домами по сторонам, начинающейся глухим забором и пятью пивными ларьками подряд. Здесь, за Балтийским вокзалом, Алексей увидел совсем другой город, ничем не напоминающий ни величественный Невский, ни чистенький зеленый микрорайончик с монументальными домами послевоенной застройки, где жила семья его дяди. Дом Надежды Поликарповой он отыскал сразу, зато с квартирой пришлось помучиться. Одинокая старуха, сидевшая во дворе на перевернутом ящике, только тупо молчала и пускала слюни, а игравшие в «чижа» мальчишки вместо ответа послали его куда подальше и немедленно разбежались. Лишь в третьей парадной, такой же темной и обшарпанной, как две предыдущие, забравшись на четвертый этаж по щербатой лестнице, он увидел крашенную суриком дверь с номером «18», на обоих косяках которой лепилось десятка полтора электрических звонков. Под одним из них он не без труда прочел: «Поликарповой» и позвонил.

Сначала он услышал шарканье ног и звон упавшего таза. Потом визгливый старушечий голос крикнул: «Надька, к тебе звонятся!» Потом накатил и тут же стих определенно пьяный гам, кто-то радостно и громко сказал: «Базлыкины приперлись!» Затем — стук тонких каблучков, и дверь наконец открылась. На него смотрело вполне заурядное лицо женщины лет сорока с круглыми щеками и грубым, ярко размалеванным ртом, растянутым в улыбке. «Торговля или общепит», — мгновенно определил он. Улыбка сошла, как только женщина увидела Алексея и его неказистый бушлат.

— Тебе чего? — прищурясь, спросила она.

— Вы Надежда Поликарпова?

— Допустим. — Женщина откровенно разглядывала его с головы до ног. — Что дальше?

— Я к вам по объявлению, — произнес Алексей заповедные слова, чувствуя себя полным идиотом.

— Какому еще объявлению? — уже совсем подозрительно спросила женщина.

— Насчет уроков музыки.

— А ну вали отсюда… — начала женщина, но тут же изменилась в лице, и Алексей понял, что она, не сказать чтобы пьяна, но явно подшофе. — Постой, постой… И на какой музыке ты играешь?

Это шло уже по тексту.

— Могу на любой, но все больше на валторне… Женщина схватила Алексея за рукав и втащила в длинную, узкую прихожую.

— От Гриши, да? — быстрым полушепотом спросила она.

— Да. Он просил…

— Т-с-с, тихо… Потом расскажешь. Соседи проклятые…

Она уже тащила его по бесконечному коридору.

— У меня гости сейчас. Ты при них тоже особенно не того, хотя люди хорошие, и Гришу помнят. Я скажу, что ты оттуда, по одежке видать, но про остальное только когда уйдут… Есть хочешь?

— Да не отказался бы, — сказал Алексей, за день съевший только пирожок со стаканом газировки.

— Вот и хорошо… Ты свой клифт лучше в коридоре оставь. Тебя как звать-то?

— Алексеем.

— А вот и Алексей, друг нашего Григория Семеновича! — объявила женщина, вталкивая Алексея в комнату.

Сквозь дым он толком не разглядел ни лиц, ни обстановки. За столом сидела небольшая, но уже вполне веселая компания.

— О-о-о!

— Как там Гришенька?

— Гостям рады!

— Штрафную ему!