Черный ворон - Дмитрий Вересов

И лишь одно ее высказывание запомнилось ему железно, потому что поразило до глубины души. Как-то ночью, когда он был в лирическом настроении после хорошего ужина под коньячок, она прижалась к нему и всхлипнула.

— Что ты, дура, сопли-то распустила? — ласково осведомился он.

— Ой, боязно мне, Алешенька…

— Чего тебе боязно?

— Что надоем я вам, что уйдете вы от меня, оставите одну-одинешеньку…

— Ну, уйду когда-нибудь, — сказал он, начиная понемногу сердиться. — Не век же мне с тобой куковать. Найдешь себе другого. На мне свет клином не сошелся.

— Ой, да где ж я еще такого найду-у?..

— Какого еще такого? — спросил Алексей.

— Такого… ну, с бабами ласкового да сноровистого…

— И чем это же я такой особенно сноровистый? Дыхание Вальки сделалось прерывистым. «Небось покраснела, оглобля», — решил Алексей.

— Ну, это… Вот когда вы еще в самый первый раз-то с Надеждой Никаноровной пришли и на ночь остались… так ночью проснулись, зашуршали, я еще к вам подошла, водички, думаю, подать или еще чего. А вы меня — хвать! И до утра… это самое… Четырнадцать раз…

— Сколько-сколько? — не веря своим ушам, спросил Алексей.

— Четырнадцать разиков оттоптали, я считала… Сомлела я тогда чуть не до смерти… Охочая я до этого дела, прямо срам, — прибавила она совсем шепотом.

— Ты вот что, — после паузы сказал Алексей. — Коньячку мне спроворь полстаканчика, если осталось еще.

Она поднялась, включила свет, подошла к столу, забулькала.

Он лежа выпил, утер рот.

— Поставь на место. Она поставила.

— Теперь иди сюда.

Он самодовольно улыбался.

— Ляг. Четырнадцать не обещаю, но разик-другой с моим удовольствием.

Проснулся он поздно. Валька против обыкновения еще спала, свернувшись калачиком, как говорится, усталая, но довольная.

Он подошел к столу, и хотя нисколько не мучился после вчерашнего, с удовольствием хлебнул из горлышка марочного коньяку. Закусил ломтиком краба, который вытащил пальцами из открытой банки.

Со жратвой у них определенно становилось лучше день ото дня. Его заслуга. Борисыч начал кое-что отстегивать, всякий раз извиняясь:

— Пока что удерживаю двадцать пять процентов. В счет долга.

А на днях его прямо с репетиции вызвала в коридор Надежда Поликарпова. Посмотрев по сторонам, она вынула из сумочки две тысячи и протянула ему:

— Ваша доля.

— А не маловато ли? — укладывая деньги во внутренний карман, спросил он.

— Да там и было… — Она брезгливо махнула рукой. — Впрочем, вот еще, возьмите.

Она еще раз залезла в сумочку и вручила ему небольшую пачку облигаций.

— Резаная бумага, — заметил он, но облигации взял.

— Не ерундите. С осени начнут погашать. Сам Хрущев объявил. Газеты читать надо.

Алексей купил себе часы, новых рубашек, куртку «с плечиками», стал больше выдавать Вальке. На себя она не тратила ничего, боялась, но покупала дорогие продукты, вино, коньяк.

«Может, со следующего раза абажур приличный купить? — подумал он, еще раз хлебнув из горлышка. — Или там скатерть?»

Впрочем, с какой стати обустраивать эту халупу? Все равно через недельку-другую он отсюда съедет. Борисыч уже начал хлопотать.

Валька сладко зевнула и перевернулась на другой бок.

«Захаживать, однако, буду. Отчего бы не захаживать… Пожалуй, куплю ей платок. Или чулки со швом?».

Он отправил в рот кусок ростовского окорока.

«Нет, братцы, так жить можно, — думал он, облизывая пальцы. — Еще бы эта фефела готовить научилась… Вот что — я ей гусятницу куплю».

Валькины поразительные глаза больше не будоражили его, не заставляли скрывать смятение нарочитой грубостью. Привык, должно быть… Ада не вспоминалась вовсе. Иногда хотелось подумать о ней, как она там — но мозг тут же словно погружался в туман, из которого Алексей выплывал с какой-нибудь совсем посторонней мыслью.

Квартира, в которой жила Валька, была совсем небольшая, деленная — всего три комнаты, кухня, уборная и еще большой чердак, куда можно было попасть из кухни и где жильцы хранили всякий хлам, а помимо лета — и разные скоропортящиеся продукты. Соседей тоже было немного — старик да старуха. Полупарализованного старика соседа Алексей так и не увидел, только слышал его кряхтение за стенкой. С соседкой же, угодливой, но малоприятной старушенцией, он постоянно встречался на кухне или возле уборной. Держался вежливо, но холодно. И еще пару раз сталкивался с жильцом, которому старики сдавали угол. Это был неприметный и тихий молодой человек, от вида которого Алексея почему-то передергивало. Они не сказали друг другу ни слова, даже не поздоровались.

Раньше, как рассказывала Валька, у нее с соседями были жуткие скандалы. Старуха даже раз, подметя кухню, высыпала весь мусор ей в суп. Но теперь, когда старик окончательно слег, а особенно когда появился жилец, все как-то успокоилось.

Начальник службы тяги женил сына. Свадьбу играли в Доме железнодорожника, а на свадьбе, само собой, играли музыканты народного оркестра. Мероприятие, разумеется, оформили как плановое, и никто из оркестрантов за него не получил на руки ни копейки. Однако они не роптали и старались на совесть. Свадьба сына большого начальника — это событие из разряда «надо», а на всякое «надо» полагается отвечать «есть!». Тогда и только тогда можно рассчитывать на блага, которые просто на деньги купить ой как трудно — отпуска в желательное время, продвижение по службе, премии, путевочки, ордерочки, а то и орденочки. Алексею тем более было за что пахать: дело его, похоже, сдвинулось, и вскорости ему предстояла ответственная беседа в месткоме. Борисыч намекал, что предложат нечто непыльное по культмассовой линии.

На самом событии его явно отметили. Заказывали сольные номера, хлопали от души, зазывали к столу, угощали. Под конец какой-то важный дядька облобызался с ним, и чуть позеленевший от зависти Борисыч, улучив момент, шепнул ему, что это был не кто-нибудь, а сам начальник главка.

Домой Алексей пришел в первом часу, изрядно пьяный, но в весьма приподнятом настроении. Дверь в квартиру оказалась незаперта. Кинув в прихожей портфель, с которым он теперь не расставался-и для солидности, и храня в нем, на всякий случай, «джентльменский набор»: стакан, штопор и презервативы, — он подошел к Валькиной комнате. В приоткрытых дверях торчал ключ. В комнате горел свет и слышалась музыка. Он немного удивился — ни репродуктора, ни проигрывателя у Вальки не было — и, толкнув дверь, вошел.

Валька не кинулась ему навстречу. Она сидела за столом, тупо улыбаясь и держа в руке стакан. Напротив нее восседали двое мужиков: один маленький, со смешным остроносым личиком, второй — настоящий громила с черепом и рожей неандертальца. На полу стоял патефон. Гуляли, судя по всему, неслабо. На столе стояли две водочные бутыли, одна пустая на две трети, другая пустая совсем. Еще одна лежала на боку. Из закуски Алексей разглядел только нарезанный лук на блюдечке, не считая некоторого количества беспорядочно разбросанных объедков огуречно-колбасного происхождения.