Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок - Эдвард О. Торп

Это был самый большой закрытый бассейн Южной Калифорнии – 36 метров в длину и 18 метров в ширину, со средней глубиной около полутора метров[22]. Таким образом, его объем составлял порядка тысячи кубометров. Оставшихся у меня девятнадцати граммов красного анилинового красителя хватило бы, чтобы окрасить в интенсивный цвет приблизительно одну восьмую этого объема. Но я все равно решил действовать. В помощь себе я взял одного своего худого, бледного, стеснительного одноклассника в очках с толстыми стеклами и с копной прямых белесых волос, который любил присутствовать при моих опытах. Я сделал конверт из вощеной бумаги, высыпал в него весь оставшийся краситель, запечатал свечным воском и прикрепил к нему две нитки. Если потянуть за нити в противоположные стороны, конверт должен был развернуться так, чтобы весь краситель вывалился наружу.

Одним прекрасным субботним утром мы сели в автобус, идущий в Лонг-Бич. Приехав на место, мы купили входные билеты, зашли в раздевалку, переоделись и вышли к бассейну; конверт с красителем был спрятан в моих плавках. В бассейне и вокруг него уже было около сотни купальщиков.

Я опустил конверт в воду, каждый из нас взялся за одну из ниток. Мы разошлись в разные концы бассейна и натянули свои нитки, но не настолько сильно, чтобы выпустить краситель. Мне вдруг захотелось, чтобы это сделал за нас какой-нибудь пловец. Вскоре такой пловец нашелся. Сам того не замечая, он дернул за нитку. Конверт раскрылся, и краситель высыпался в воду, образовав маленькое красное облачко «величиною в ладонь человеческую»[23].

Все было тихо. Мы бегом вернулись в раздевалку и переоделись. Мой «ассистент» запаниковал было, обнаружив, что на его плавках каким-то образом появилось красное пятно, – это была улика! Я заверил его, что беспокоиться не о чем, и мы поспешили на смотровую площадку, расположенную над бассейном.

К этому моменту густое красное облако достигло размеров баскетбольного мяча. В бассейне все еще было тихо. Затем другой пловец взболтал наше облако, и оно выросло приблизительно до метра в диаметре. Оно было кроваво-красного цвета, неправильной формы и все еще такое густое, что сквозь него ничего не было видно. Потом раздался первый вопль, тревожные крики и новые вопли. Какой-то герой нырнул прямо в облако, в результате чего оно взболталось и еще сильнее увеличилось в размерах.

В возникшей панике бассейн стремительно опустел. Всего за несколько минут в нем не осталось ни одного человека. Всем купальщикам выдали купоны на бесплатное посещение бассейна. Мы были настолько захвачены видом этой суеты, что так и не получили свои купоны. Пока работники бассейна исследовали багровое пятно, оно в конце концов разрослось настолько, что стало полупрозрачным. Тем временем кто-то вытащил из воды вощеную бумагу и нитки, озадаченно на них посмотрел и выбросил их как бессмысленный мусор.

С удовольствием проведя день в развлекательном центре, мы снова зашли посмотреть на бассейн со смотровой площадки. Примерно половина воды была окрашена в цвет клубничного лимонада. Некоторые пловцы вернулись в бассейн, и все было тихо – даже тише, чем обычно, так как желающих поплавать в красной воде нашлось немного.

На следующий день в городской газете Лонг-Бич появилась маленькая заметка: «Неизвестные шутники окрасили бассейн Лонг-Бич в красный цвет». Шестьдесят лет спустя мой зять, судья Ричард Гоул, разговаривал о местной истории с одним отставным судьей, который упомянул, что читал в то время об этом случае, не подозревая о нынешних связях Рича со «злоумышленником».

Я продолжал решать старые экзаменационные задания и, когда до олимпиады Американского химического общества оставалось десять недель, набирал уже 990 или более баллов из 1000. Я сказал мистеру Стампу, что готов попробовать задания других десяти лет, которые он мне не давал. Первые два из этих наборов я тоже решил более чем на 99 %, поэтому мы сразу перешли к заданиям предыдущего года – их я тоже выполнил не хуже. Я был готов.

В день олимпиады отец отвез меня за тридцать километров в колледж Эль-Камино, и я пошел вслед за толпой между одноэтажных, похожих на казармы зданий в экзаменационный зал. Нам сказали, что в этом году было впервые разрешено, но не обязательно использовать логарифмические линейки. В последний момент я купил себе игрушечную логарифмическую линейку за десять центов – мне казалось, что тратить на нее больше мне не по карману, – считая, что, если у меня останется время, я всегда смогу быстро оценить правильность своих расчетов.

Я отвечал на один вопрос за другим – все ответы я знал. Но потом нам раздали последнюю часть задания. В ней требовалось произвести гораздо больше вычислений, чем можно было сделать «вручную» в оставшееся время. Моя дешевая логарифмическая линейка была бесполезна. Окружающие стали доставать полноразмерные, качественно сделанные линейки. Этого я не ожидал. Логарифмическая линейка вовсе не была необязательным дополнением – без нее было невозможно победить. За описание правильного метода решения баллов не начисляли – только за численный результат, рассчитанный с указанной точностью, которая требовала применения логарифмической линейки. Я с ужасом понял, что, скорее всего, не смогу занять место, достаточно высокое для получения стипендии, которая была мне необходима, и разозлился на себя за то, что не подготовился, не обзавелся более дорогой, самой совершенной линейкой. Такое превращение олимпиады по химии в соревнование по арифметическим вычислениям с использованием логарифмической линейки казалось мне нечестным.

Как бы то ни было, я принялся считать вручную со всей доступной мне скоростью. В результате я смог сделать заданий на 873 балла из 1000 возможных на этом экзамене, поэтому мой результат не мог быть выше этого значения. Я знал, что победители обычно набирали от 925 до 935 баллов, так что надежды на первое место у меня не было.

Когда отец приехал за мной, я старался не расплакаться и почти не мог говорить. Когда я пришел в школу, мистер Стамп увидел мое мрачное настроение и догадался, что я, видимо, не слишком преуспел. Мы не стали говорить об олимпиаде. Я отнес этот случай на счет своего простодушия. Однако я пошел в магазин и купил самую лучшую логарифмическую линейку, какую мог себе позволить. Через пару недель после олимпиады мистер Стамп отозвал меня в сторону и сообщил мне результаты. Я набрал 869 баллов из 873 возможных на тех заданиях, которые я сделал. Победитель получил гораздо больше – 930 баллов, – но занявшие второе и третье места обогнали меня всего на несколько баллов; я занял четвертое место. Будь у меня хорошая логарифмическая линейка, я был бы на первом месте. Я был так уверен в успехе, что не заготовил никакого запасного плана, никакого другого способа получить недостающие деньги для обучения в университете. Несмотря на полученное подтверждение того, что мои способности действительно соответствуют моей оценке, я был безутешен.

Мистер Стамп, напротив, был в восторге. После двадцати беспросветных лет преподавания химии в одной из самых отсталых школ Лос-Анджелеса у него наконец-то появился победитель. Стыдясь своего неудачного результата, я попытался отказаться от участия в церемонии вручения наград, отговариваясь тем, что мне не на чем ехать в Лос-Анджелес, но мистер Стамп настоятельно предложил отвезти меня. На торжественном банкете победители выбирали в порядке занятых мест стипендии из списка различных колледжей и университетов. Как я и ожидал, обладатели первого и второго мест выбрали Калтех и Беркли[24]. Поскольку я считал, что эти два института были в то время лучшими в Калифорнии местами для занятий наукой, никакие другие меня не интересовали. Мне бы следовало заготовить запасной вариант, который я мог бы выбрать, когда до меня дошла очередь, но я слишком мало знал о других заведениях и не смог выбрать ничего. Победители олимпиады учились в тех же школах узкого элитарного круга, которые побеждали каждый год: Беверли-Хиллз, Фэйрфакс, Голливуд и так далее. Единственное, что слегка скрасило для меня этот вечер, – это удивление, вызванное упоминанием моей «никакой» средней школы Нарбонна. Но меня расстроило известие о том, что повторно участвовать в олимпиаде на следующий год мне будет нельзя.