Тропою волка - Михаил Голденков

А я пайду у пост вялікі

Да Турова, да Владыкі,

Каб малебен адслужыці,

Ды пакаюсъ за грэхі,

Дзень i ноч буду маліці,

Дзень i ноч буду прасіці,

Каб загінулі Ляхі,

теперь уже пели на новый лад, вставляя вместо «ляхи» слово «моски», мечтая, чтобы кто-нибудь, пусть даже столь ненавистные недавно ляхи, помог изгнать супостатов.

Боже праведный! За что ты учинил все эти муки мирному народу?! Что за грехи подвинули сей бич Божий?! Люди молились, но Бог был глух и нем к просящим, а может, ждал момента, чтобы исправить людей, научить их тому, что только Он сам и ведал на тот момент?

Устань, устань, Радзівіла,

А ўжо Вільня ня наша…

Но Радзивилл ничем не мог ответить на отчаянный призыв своего народа. Его положение было столь же беспросветным, как и положение его истекающей кровью страны. Однако Кмитич не опускал рук. Ему пришло письмо от Ми-хала — простой бумажный лист с чернильными буквами, призванный многое изменить в этой войне.

Чем ближе было 26 октября — двадцатилетие Михала Рад-зивилла — тем больше молодой несвижский князь понимал, что в этом году ему не устроить бурной веселой вечеринки, как на восемнадцать лет. К тому же не будет его тайной любви, нежной и юной Анны Марии Радзивилл. Она, однако, не забыла круглой даты своего «милого дружка» и отписала поздравление. «Увы, не смогу лично поцеловать твою щечку и сказать: «С днем рождения, Михал», — писала Анну ся, — мы с матерью уезжаем в Пруссию. Так решил отец для нашей безопасности. Сам он с твоим другом Кмитичем собирается в Тикотинский замок, где укроется от многочисленных врагов, кои прибавились и в собственном стане. Печально, но Сапега с Гонсевским объявили отца чуть ли не врагом и предателем номер один. Вот так, не московцы, а мой отец, оказывается, враг для Сапеги. Права мама, Сапега метит на пост Великого гетмана. И это и есть его война. Весь мир сошел с ума! Храни тебя Бог, Михал. Хоть ты не забывай моего отца!»

Михал едва не разрыдался. Ему было жаль Аннусю, жаль своего кузена, и он решил немедля пойти на выручку Великому гетману. Но уже через два дня Михалу принесли еще два письма прусской почтовой линии. Одно вновь от Яна Казимира, а второе… тут глаза Михала округлились от удивления — от аббата Ченстоховского монастыря Ясны Гуры Августина Кордецкого, которого он видел лишь раз в жизни, семь лет назад. И этот Святой отец, хозяин самого знаменитого монастыря всей Речи Посполитой, да и не только Речи Посполитой, помнил его день рождения! И не забыл поздравить! Этобыло так трогательно! Увы, после поздравлений своего «милого хлопака» аббат сообщал невеселые новости.

«29 сентября в Гродно московцами разбит Потоцкий, 3 октября разбит полковник Войнич, а вчера, 17 октября, Стефан Чарнецкий сдал шведам Краков. А Краков, мой милый мальчик, в дне пути от Ченстохово! На монастырь, как докладывают верные мне люди, положил глаз немецкий генерал Бурхард Мюллер, печально знаменитый своим солдафонством. Немцы, шведы, чехи и другие наемники заполонили Польшу! Наш монастырь под угрозой захвата и осквернения главной христианской святыни. Я уже не раз писал королю Яну Казимиру. Он помочь не может, просил обратиться к тебе, мой милый мальчик. Может, окажешь услугу Божьей Матери и получишь вознаграждение небес? У нас пока лишь шестьдесят мушкетов на семьдесят монахов. Закупаю срочно солдат, пришло добровольно почти двадцать шляхтичей. В крепости также восемнадцать легких пушек есть от двух- до шестифунтовых, а также имеется дюжина двенадцатифунтовых пушек. Но тех, кто мог бы с ними обращаться, очень мало. Ты же известен тем, что даже собственную мастерскую по отлитию пушек имеешь в Несвиже. Твоя помощь будет самой весомой и самой благодарной для меня лично…»

Михал опустил на колено лист, задумавшись. «Вот где бы Кмитич не помешал! Может, отписать ему письмо?» — подумал несвижский князь.

Михал, только что собиравшийся ехать на встречу с кузеном Янушем, тут же передумал, поняв, что главная его миссия — это уберечь Ясну Гуру, место, о котором так заботился еще его покойный отец. Михал срочно собрал хоругвь и выехал стремительным маршем в Польшу. К приезду хоругви Михала Радзивилла в Ченстохово здесь уже насчитывался гарнизон в сто солдат и восемь десятков добровольцев. Включая и отряд Михала, гарнизон увеличился до трехсот человек, вместе с монахами, которые не собирались отсиживаться за спинами военных ратников. Кордецкий с распростертыми объятиями принял Несвижского ордината. Аббат ничуть не изменился за семь лет, лишь его борода стала белоснежной. Старик от счастья лицезреть сына почившего Александра Радзивилла аж прослезился:

— Как хорошо, что ты приехал! И как ты вырос, мой мальчик! Уже и не мальчик, но прекрасный и благородный пан! И на отца похож! Но больше все же на мать! Прекрасная была кабета!

В крепость, кою и представлял собой укрепленный монастырь на горе, окруженной крепкой стеной, также прибыли Теодор Броновский, заправлявший всеми военными делами, приехал Станислав Варшицкий и Ян Павл — польские шляхтичи. Появление Михала было очень даже вовремя, чтобы успеть увидеть знаменитую икону: 7-го ноября легендарную и многострадальную икону Божьей Матери тайно вывезли в Люблинец. И вновь вовремя. Уже на следующий день под стенами Ясны Гуры появился кавалерийский отряд немецкого офицера Яна Вейхарда из наемного корпуса шведского короля. В отряде Вейхарда было три сотни угрюмых кавалеристов. Немец требовал впустить их в монастырь. Кордец-кий лично вышел к Вейхарду и, мило улыбаясь, как он всегда умел, стал объяснять, что монастырь — место святое и что здесь нельзя расквартировывать военные части иностранного происхождения. Ян Вейхард оказался благородным человеком. Он не только согласился покинуть монастырь, но и выписал Кордецкому охранную грамоту.

«Может быть, мне стоило поехать к Янушу, — думал в тот день Михал, глядя, как легко разрешился конфликт, — может, еще не поздно?» И Михал, в самом деле, стал собираться в Тикотин, замок, куда должен прибыть Великий гетман.

— Добре, — согласился с решением Несвижского князя аббат, — но задержись хотя бы на неделю. Погости, коль уж приехал. Ты мне не чужой человек. Твоего отца я любил, как сына, а стало быть, ты мне как внук.

Ноябрь брал свое, погода ухудшалась, становилось серо и уныло, часто моросил противный дождик. Михал меньше всего любил это время года, оно вызывало у него депрессию.

Вот и сейчас: в эти хмурые ноябрьские дни, глядя, как низко плывут над польской землей похожие на пороховые клубы серые рваные облака, Михал с тоской думал о брошенном всеми Януше и о том, как ему нужна помощь. В день 18 ноября Михал собирался покинуть Ясну Гуру и уже дал приказ своим ратникам готовить коней, но… Утром у стен неожиданно появился новый вооруженный отряд. На этот раз этот был двухтысячный корпус «долгожданного» генерала Бурхарда Мюллера фон дер Люхнена. С генералом под стены Ченстохово прибыло 1800 кавалеристов, 100 драгун и 300 солдат пехоты. С собой немецкие и чешские солдаты прихватили пятьдесят артиллеристов с десятью пушками различных калибров.