Юность полководца - Василий Ян

В день своего отъезда Ярослав обнимал и мял сына сильными руками:

– Рад я тому, что о тебе уже добрая слава идет, что назад от ворогов ты не пятишься и на недругов налетаешь соколом. Рад я и тому, что вернулся ты изо всех боев с литовцами и немцами цел и невредим и все у тебя на своем месте: и голова на плечах, и руки не посечены. Теперь ты можешь по праву отдохнуть и сердце потешить охотой.

– Нет, князь-батюшка! Беспокойна душа моя, гнетет меня неугасимая тоска. Чую я, что у тебя покою нет и что та же дума тебя тревожит.

– Ты к чему это речь клонишь?

– Ведь к самой нашей околице уже подходят татары. Того и гляди, даже сюда, в Новгород, нагрянут.

Ярослав, подумав, спокойно ответил:

– А мыслится мне, что хан Батый уже упустил в эту весну время и что не дойдут татары до Новгорода. Ты же знаешь, что сейчас нет ни проходу, ни проезду через Селигерские болота. Где же пройти целой рати? Реки скоро вскроются, кормов для коней нет. А какой же татарин без коня?

– А если доберутся, ведь горюшком зальется вся наша земля. Не так ли? – спросил, опустив глаза, Александр.

Они помолчали.

– Потому-то нет у меня ни отдыха, ни веселья, – продолжал Александр, – и я молю тебя: дозволь мне… – И он замолчал, закусив губу.

– Что надумал, говори! – приказал Ярослав.

Александр тряхнул темными кудрями и прямо взглянул в глаза отцу:

– Дозволь – я им навстречу выйду.

– Ты что ж, сдурел? Или, как старый богатырь Илья Муромец, хочешь один опрокинуть орду несметную?

– Нет, князь-батюшка! Не о том моя забота. Хочу я посмотреть вблизи, в упор, татарских воинов. Посмотреть и смекнуть: как, на какую уловку смог бы я поймать и одолеть татарского зверя? В чем их несказанная сила? Ужели они пострашнее всех наших врагов: и рыделей немецких, и свеев, и литовских разбойников? Может ли то быть? Скопом ли берут татары или хитростью? Больно уж, говорят, их много. А ежели бы один на один с ними повстречаться, то, ей-ей, мы бы их в землю вбили. Не верю я, чтобы каждый татарин был в два раза выше и могутнее нашего ратника или новгородского бойца кулачного.

– Зачем же задумал ты выйти навстречу татарам?

– Хочу узнать, что в них есть отличное от того, что мы видели у других наших врагов. Какая это у татар своя повадка, своя уловка, чем они в бою всех одолевают. Как я моих медведей прирученных на землю валю, подставляя им подножку, так, думаю, можно чем-нибудь и татарина свалить…

Князь Ярослав встал, медленно прошелся по горнице раз, другой, что-то обдумывая, потом снова уселся в кресло.

– Боюсь я за тебя, сынок! Больно ты горяч и неукротим. Еще, не ровен час, сцепишься с каким-нибудь передовым татарским разъездом и без надобы пропадешь. Не это сейчас нам нужно.

– Клятву даю тебе, князь-батюшка, что, если бы даже я самого царя Батыгу встретил, я бы нонче схоронился, как зверь в чащобе, и только издали бы за ним следил. А все нужное для себя я бы запомнил.

– Упаси тебя Бог с Батыгой встретиться! Схватят тебя татары и посадят на кол. Нет! Нет! Оставь эту затею! Боюсь я тебя отпустить!

– Встречался я в лесу с медведями, подглядывал, как они там бродят и коряги из земли выдирают. Подстерегал я и рысей, и кабана клыкастого. Неужели татарин будет их похитрее? Да не может того быть!

После долгих уговоров князь Ярослав наконец уступил.

Александр с Гаврилой Олексичем и Яшей Полочанином ранним утром двинулись в путь. Вскоре они пересекли по льду Ильмень-озеро и к вечеру сделали остановку в устье реки Ловати.

Уже навстречу им тянулись беженцы с возами, груженными домашним скарбом. Некоторые гнали отощавших коровенок, подталкивая их сзади.

На берегу Ловати дымили костры, невдалеке стояли понурые кони. Вокруг огней сидели женщины и дети. Александр подошел к одному костру:

– Издалека ли?

– Из Осташкова. Бежали, услышав, что татары близко.

– А татар не видели?

– Мы-то их не видели, а вон там сидят сицкие, с реки Сити, так их татары потрепали. Сказывают, едва спаслись, все побросали.

Александр перешел к костру сицких беженцев:

– Татар видели?

– Как же не видели! От них и бежим.

– Какие они? Большие, страшные, лютые?

– Они дюже лютые, а ростом не больше наших мужиков, есть и поменьше. Только с виду страшные. На мохнатых коньках сидят, подобрав высоко ноги. Все в овчинных долгополых шубах. В бою визжат и воют, что волки зимней порой. Рубят кривыми мечами либо колют короткими копьями. Я свалился в сугроб и скрючился, что мертвый. Через меня проскакало много татар. Чудо, что меня кони не растоптали.

– Где ж ты их видел?

– Возле реки Сити. Была там страшная сеча. Не приведи Бог, какая сеча! Много наших полегло. Целые завалы выросли из покойников. Наши ратники поклялись и крест целовали: не уступить татарам, не покориться. Все равно одна смерть – татары пощады не знают. Налетели они, как туча, и, как туча, понеслись дальше. Я выбрался, Бог меня спас, и вот плетусь в Новгород. Там наймусь в лесорубы.

– А ты знаешь здесь кругом лесные тропы?

– Как же не знать? Весь край исходил вдоль и поперек. Я здесь охотничал, белковал и бобровничал. Тут везде кругом изобильные бобровники. Только добраться до них трудно. Хитер бобер: строит гати в таких трущобах, куда и не доберешься.

– А как звать тебя?

– Кондрат-бобровник[34]. Так все меня кличут. А зачем тебе меня нужно?

– Я хочу пробраться к Осташкову.

Сидевший рядом белобрысый голубоглазый мужик сказал:

– Не-е! Не проедешь! Там всюду татары рыскают, людей ловят. Враз к ним в полон угодишь.

– А может, не угожу, – сказал Александр. – Как змея проползу.

– Татары сюда напирают, хотят в Новгород пройти.

– Мало ли что хотят, а не дойдут. Близок локоть, а вот на, укуси его!.. А кто ты такой? – спросил Александр белобрысого мужика.

– Сицкарь, Фомка-охотник с реки Сити. Аль по говору не узнал? Мы, сицкие, все шепелявые.

– Он тебе расскажет, как его «зонка пирозок в пецку посадила…».

– А ты чего потерял? Чего привязался? – рассердился белобрысый.

– Ты не сердись, а послушай, какое я тебе дело предложу, – сказал Александр. – Если ты меня проводишь на Сить или к Игнач-Кресту, через топи и бобровники, то я тебе подарю коня, дюжего, здорового коня.