Собственные записки. 1835–1848 - Николай Муравьев-Карсский

Письмо сие я беру с собой, и в случае если бы меня спросили, то фельдмаршал приказал все объяснить касательно поступков Левашова.

Сегодня я у него обедал. В ту самую минуту как он пожелал мне с рюмкой шампанского счастливого пути, вдруг полил проливной дождь из набежавшей тучи. Сие было замечено как благоприятный признак. Я также встал и в сопровождении всех присутствующих выпил за его здоровье, при общем крике «Ура!». После обеда он долго обнимал меня, прижимаясь, и пожелал счастья и скорого возвращения.

Итак, завтрашнего дня я расположен выехать отсюда в 8 часов утра.

Петербург, 27 июня

26-го числа, в 7 часов вечера, я приехал сюда. В Царском Селе заехал я к Прасковье Николаевне Ахвердовой, которая сказала мне о носившихся слухах, что государь, по получению письма фельдмаршала, очень рассердился на Левашова и закричал: «Вон!»… и приказал его отставить от службы, с тем чтобы никуда более не определять, но что Чернышев просил его ослабить взыскание сие, удалить его только от должности, в том внимании, что как он Чернышев в дурных сношениях с фельдмаршалом, то все будут полагать, что он был причиной сего.

27-го числа я ездил являться и был у военного генерал-губернатора графа Эссена. После первых приветствий он тотчас обратился к расспросам о деле графа Левашова с фельдмаршалом, которое, по-видимому, здесь много наделало шуму. Видя в нем человека, как мне казалось, расположенного к фельдмаршалу, с коим он служил еще в сражении под Цюрихом, я ему рассказал в кратких словах происшествие с музыкой, о котором он знал, как равно и о несправедливом донесении графа Левашова, коего неуважительный поступок его крайне удивлял. Когда же он старался узнать о причинах неудовольствия между фельдмаршалом и Левашовым, я ему отвечал, что наперед сего Левашов относился нескромными речами на счет князя и распространял в обществе невыгодные на счет его слухи.

Я был в течение того утра три раза у дежурного генерала и столько же раз в Военном министерстве, дабы явиться; но в смутное летнее время в Санкт-Петербурге трудно кого-либо застать: ибо все должностные, пользуясь отсутствием государя из столицы, проводят большую часть времени на дачах и едва взглядывают изредка в дела, коими правят исключительно деятельнейшие из младших чиновников канцелярий. Так например, всем Военным министерством правит чиновник , родом из евреев, имеющий свой участок в винном откупе по Санкт-Петербургу, но человек, одаренный большими способностями. Когда государь бывает в поездке, то хотя Адлерберг и заменяет временно при его величестве лицо военного министра, но не менее того сопутствует государю и постоянно тоже имеет влияние на дела. Уверяют, что Адлерберг также участник в сем винном откупе, что, однако ж, несообразно с благородными правилами сего человека.

Граф Чернышев, по носящимся слухам, по-видимому, не тверд на своем месте и, будучи мало уверен в себе, как будто снискивает себе приверженцев. Дежурный генерал Клейнмихель, коего голова устроена лучше всех других, предоставил министру доклады государю и почести, принадлежащие его месту; но между тем постепенно прибирает более и более частей управления Военного министерства в свои руки, и влияние его в делах (коим он мало хвалится) уже такого рода, что военный министр ездит к нему для принятия доклада. По неудовольствиям, существующим между великим князем Михаилом Павловичем и графом Чернышевым и по всему вышеписанному, полагают, что его свергнут с занимаемого им места.

Вот краткое изложение первых сведений, мною собранных, о взаимных связях лиц, с коими я должен находиться в сношениях. Граф Левашов имеет много из первейших сановников на своей стороне. Многие принимают в нем участие, но никто не умеет ничего сказать в оправдание его. Гнев государя на него силен, и в таких обстоятельствах военный министр ничего не предпримет в его пользу, тем более когда он потеряет надежду мне повредить и отмстить как за происшествие прошедшего года, так и за брачную связь с Чернышевыми[18]. Дело Левашова, которое мне при нынешней поездке довелось обнаружить, и все вышеписанные отношения лиц возлагали на меня обязанности, несходные с правилами моими и родом службы, которую я до сих пор вел. Я бы не хотел быть орудием гибели Левашова; но по совести, обязанностям места своего и преданности моей к фельдмаршалу, удостоившему меня своей доверенности, я не мог равнодушно допустить… неосновательных оправданий Левашова, покрывающих завесой великодушные поступки фельдмаршала относительно его и как бы обвиняющих князя в строптивости, необдуманности и клевете. В сем положении дела и с людьми вышеписанного рода мне ныне более чем когда-либо следовало принять за правило избегать с ними, сколь можно, всяких сношений и стараться по возможности объяснить дело самому государю, невзирая на то, что поведение сие уже навсегда упрочит ненависть ко мне царедворцев.