Записки на разбитой коленке - Алэн Акоб

месте и замка. Он посмотрел на часы, показывал четыре часа вечера. Она щас в самолёте, стучало в висках, я больше никогда её не увижу.

Через три месяца, муниципалитет города Парижа снял все замки с моста и отвёз их за город на склад.

Записка от Лиды

Полдень. На жухлой от жары траве, прямо за школой, кряхтя и обзываясь, дерутся два здоровенных старшеклассника. Один из них после непродолжительной борьбы, наконец, оказывается сидящим верхом над другим и молотит его по бокам, тот что под ним с остервенением отбивается стараясь вырваться, безуспешно. Отчаянный толчок лежащего снизу, удар нависшего кулака меняет направление и попадает прямо в скулу, мгновенно вздувается вена в виде голубого шарика готовая в любую минуту взорваться кровью.

Тот, кто сверху, это я, как обычно, подрался с моим лучшим другом Сергеем Никитиным. Так у нас бывает в год по два, три раза. Сейчас перебор, вена вздувается всё больше и больше. Я хватаю его за руки и кричу:

— Хорош, осёл, да угомонись ты наконец! — не сводя глаз с вены.

Внезапно он прекращает сопротивление и глазами мне делает знак — посмотри наверх. Я перевожу встревоженный взгляд с вздувшегося шарика наверх и замечаю, что полшколы, свесившись из окон, с любопытством смотрит на нас, среди них голова директора школы с причёской «бабетта» Зинаиды Дмитриевны. После меня подымается и Никитин, отряхивает траву, гусочки прилипшей глины с себя. Только я разворачиваюсь, чтобы идти, как сразу получаю хороший поджопник сзади. На этот раз он останется безответным и с ужасом соображаю, что Никитин ещё не видел своё лицо со стороны.

Мои невесёлые мысли прерывает голос директора:

— Оба ко мне, сейчас же!

Через некоторое время, Серёгу прямо из кабинета директора увозит скорая помощь. Я сижу в соседней комнате и жду, когда за мной приедет отец.

Кроме любви к мореходству, Rock музыки, трепаться и фантазировать на тему любви, Никитин считает меня своим лучшим другом, что не мешает ему изредка делать попытки показать своё превосходство в физической силе надо мной, так как он выше меня на пол головы. Нарываясь всякий раз на отчаянный отпор его притязаний на пацанскую честь с моей стороны, он на какое-то время успокаивается, но потом всё начинается сначала, так как гипертрофированное самомнение всякий раз берёт вверх. Несмотря на столь патетический характер, я тоже считаю его своим другом.

Я сидел на последней парте и глазами раздевал Лиду, которая у доски выводила формулу корней квадратного уравнения, ничего не подозревая о моих мыслях, как мне казалось тогда, лишь изредка бросала косые взгляды на меня. Наверное она была не такая как все остальные девчонки в классе. Кроме того, что училась на твёрдую четвёртку, была стройной, со строгим выражением лица, которое дополнял странный взгляд внимательных карих глаз исподлобья. Всякий раз когда она смотрела на меня — я как инопланетянин чувствовал какое то неизвестное послание ко мне с её стороны, которое она хочет мне передать, но не решается выразить его словами и это настораживало меня. Всякий раз, когда Лида шла по школьному коридору, подрагивая бёдрами, она словно магнитом притягивала к себе похотливые взгляды большинства мужского населения школы.

Сегодня на ней была серая кофточка, одна из тех, что искрится в темноте, когда её снимаешь, под крупной вязью явно просвечивались два вполне сформировавшихся бугорка. Что было у неё ниже, под чёрной, строго сшитой юбкой, доходившей до колен, я себе смутно представлял. Моё воображение останавливалось на цвете трусов, предположительно розового или иссиня-белого цвета.

Иногда, проснувшись по утрам, я, мечтая, представлял себе, как возьму её за талию, притяну к себе, и она прилипнет ко мне. Я готов был войти в неё, сгореть в ней как огонь в доменной печи, когда из него выливается, дымясь, тяжёлый металл. Но всякий раз, увидев её утром, на меня нападала неслыханная робость, кроме краткого привет, как дела, — ничего большее не выходило из меня.

Вот и сейчас, как обычно, моя фантазия замыкается на цвете трусов и дальше этого не идёт. Как-то раз во сне я спал с Лидой, она тепло прижималась ко мне, а я смотрел на её закрытые глаза и спокойное лицо, чём-то похожее на Мадонну. А потом под утро она незаметно ушла, забрав с собою мои трусы. И странная вещь в то утро я проснулся без трусов, хотя хорошо помнил, что когда ложился, они были на мне.

Очнулся я от дурмана тёплых грёз, оттого, что кто-то дышал мне прямо в ухо мятной жвачкой. Под видом, что списывает у меня с тетрадки, Рузанна как-то неуклюже приблизилась ко мне, отчего слегка задралась её юбка, уткнувшись тёплой коленкой мне в ногу, она следила, за тем, что я пишу. Я посмотрел вниз. На внутренней части левого колена красовалась маленькая родинка. Заметив мой взгляд, она сомкнула бёдра и одёрнула юбку.

— Отклейся, — прошептал я ей, слегка толкнув её локтем.

— Да ладно тебе, — неохотно отодвигаясь, продолжая поправлять юбку, — я всё знаю.

— Ну и что ты знаешь? — смотря на неё с недоверием.

— Знаю и всё, а дальше не скажу, — хихикнула она.

— Рузанна, может, ты нам расскажешь, отчего тебе так весело стало, и мы все вместе посмеёмся, — зычный рык Татьяны Фёдоровны, вполне соответствующий её бегемотоподобной фигуре.

Продолжению язвительной тирады, которой хотела разразиться старая математичка в очках с толстыми стёклами, отчего её глаза какие-то неестественно уменьшались, прервал спасительный школьный звонок. Рузанна посмотрела на меня и облегчённо вздохнула.

Мы стоим в коридоре возле окна, Никитин рассказывает, как в прошлое воскресенье с отцом рыбачил на озере. Наверное, не все рыбаки врунишки, но в то, что они с отцом вытащили здоровенного карпа на пятнадцать килограмм, верится с трудом. К нам подбегает Стелла и взволнованным, почему-то шёпотом, сообщает, что Пушкин заболел и урока не будет. Пушкиным мы зовём Александра Сергеевича, старого преподавателя географии. Радостные, все вместе идём в сторону автобусной остановки, на полпути Никитин, подмигивая, шепчет мне на ухо:

— Дома никого нет, пошли ко мне.

Света и Стелла садятся в автобус, нас остаётся пятеро: Рузанна, Никитин, Лида, Лена и я. Родители Сергея физики, работают с восьми до шести вечера, живут они на пятом этаже. Мы подымаемся по лестнице, Лида прямо передо мной, я смотрю на её икры, странная вещь, без вдохновения, просто любуюсь её стройной фигурой. Никитин ищет ключи в карманах, делает испуганное лицо, потом с улыбкой достаёт их из заднего кармана, думая, наверно, что это очень