Другие люди. Таинственная история - Мартин Эмис

Вместе с Гэвином, с миссис Ботэм, а порой и одна она бродила по улицам Лондона, по южной его части, вверх, до реки, и вниз, до Коммона, разведывая путь в лабиринте ветхих улочек, заброшенных строительных площадок и железобетонных лифтовых клеток. Мимо некоторых местечек приходилось пройти раз по семь, прежде чем они переставали казаться такими пугающими. Обнаружилось, что другие люди помогают, а в последнее время Мэри знакомилась со многими и многими. Они махали ей, когда она шла по улице, они что-то выкрикивали ей вслед, когда она входила в магазины, чтобы обменять деньги на товары под пристальной, но бессистемной опекой миссис Ботэм. Мэри отдавалась этим повседневным вылазкам с неумеренным рвением и пылом. Мимолетный комплимент бакалейщика мог задержать улыбку на ее лице на целый вечер, а оставшийся без ответа взгляд в сторону молочника вызывал слезы и погружал весь день в тусклую пелену. Одним прекрасным утром Мэри в восторге замерла у газетного киоска, заметив там журналы, в заголовках которых значились такие насущные вещи, как «Люди», «Жизнь», «Женщина» и «Время». К сожалению, в них оказалось совсем не то, на что она рассчитывала. Все они по-прежнему рассказывали о других местах.

В магазинах все толковали о деньгах. Недавно деньги совершили какое-то чудовищное преступление: казалось, никто не мог простить им того, что они натворили. Мэри же втайне от всех не держала на деньги зла. Ей они казались вполне занятными. Ее радовало, что можно экономить деньги, тратя их. Мэри научилась ловко торговаться, особенно в супермаркетах, где все открыто призывало к этому. Миссис Ботэм не уставала повторять, сколько денег милая Мэри уже успела дня нее сэкономить. Совсем неплохо, думалось Мэри, особенно если учесть, что все, что она при этом делала, — это их тратила. И все же миссис Ботэм не могла найти в своей душе достаточно великодушия, чтобы забыть наконец старые обиды и простить деньги. Она их терпеть не могла. Честно говоря, она на них всерьез взъелась — и целыми днями только и кляла их на чем свет стоит.

В довершение всего, с помощью разных методик и уловок Мэри узнала кое-что о посуде, желаниях, черной магии, тишине, лотереях, библиотеках, лабиринтах, мести, фруктах, королях, смехе и отчаянии, барабанах и различиях, замках и замках, соборах, запорах и заборах, знаменах и заменах, судах, об Америке, детстве, бетоне, газе, китах, каучуке, водоворотах, забвении, дядях, осени, управлении, музыке, вражде, времени.

Жизнь вдохновляла, жизнь увлекала. Только одно не оставляло ее в покое — собственный сон.

— Доброй ночи, — говорил Гэвин, все еще ритмично отдуваясь после пятидесяти отжиманий, которые непременно предшествовали его отходу ко сну.

— Надеюсь, что так, — отвечала Мэри.

— Слушай, почему ты так все время говоришь: «Надеюсь, что так»?

— Ну, потому что я на это надеюсь. Рассчитываю, что на этот раз все пройдет хорошо. До сих пор не могу этим похвастаться.

— У тебя что, кошмары?

— Пожалуй.

Она полагала, что сон должен быть упорядочен и размерен. Но все выходило по-другому. Она проживала дни по заведенному обыкновению, потому что так делали другие люди. Но ее ночи полнились хаосом и страхом.

Мэри знала, что у других тоже бывают дурные сны, однако была совершенно уверена, что с ее снами те не идут ни в какое сравнение. Во сне с ней происходили невероятные вещи. Часы напролет ее рассудок отчаянно сражался во тьме, пытаясь отогнать от себя сновидения, однако сама Мэри вскоре прекращала борьбу и уступала. При этом разум ей уже не подчинялся: он лихорадочно трепетал, воспроизводя смутные образы отъявленной тоски и сверкающего хаоса, причудливо отображающие болезненные проблемы ее страданий и страстей, разворачивая перед ней этот игрушечный набор символов со всеми его ядовитыми заморочками. А потом приходили кошмары, с которыми она не могла бороться.

Она чувствовала, что они приходят из прошлого. Она никогда раньше не видела красной песчаной отмели с пузырящимися лужицами под лучами яростного солнца. Она никогда прежде не ощущала такой головокружительной скорости, от которой в гортани оставался ожог тлеющего воздуха. И каждый сон неизменно заканчивался тем, что ее раскатывал беспощадный каток боли, появлявшийся сверху в облаке черного дыма и разрывавший ее на куски, методично вытягивая нерв за нервом.

А ей все было мало, она просила еще и еще.

— Умеренность, — продолжала миссис Ботэм. — Воздержание. Спокойствие. Сдержанность. Способность сказать алкоголю «нет». Вот что такое трезвость, милая Мэри! А если потеряешь трезвость, то потеряешь все на свете. Я признаюсь во всем, Мэри, да, я во всем признаюсь! Крем для обуви, шампунь, «Комет», «Фэйри», «Туалетный утенок», «Ваниш», «Мистер Мускул», «Клирасил»…

В воздухе стоял сладкий запах тостов и чая. Под сумбурным управлением миссис Ботэм телевизор мерцал и рокотал, рассказывая о других местах. Гэвин сидел рядом с Мэри, развернув на коленях журнал. На распростертых глянцевых страницах красовался Новый человек — мужчина, с головы до ног густо покрытый волосами. Судя по выражению его лица, люди этой породы были необычайно благородны и пользовались заслуженным почетом в массах. Рука Гэвина мирно покоилась на бедре Мэри. Ей это было приятно. Еще ей нравилось, что миссис и мистер Ботэм сидят на своих местах. Ей был мил и искусственный камин — язычки его пламени не обжигали. Она вдыхала запах гостиной, и он ей нравился. Я в безопасности, радовалась она. Она смотрела на сгорбившийся чайник и его послушных детишек; смотрела на высокие спинки комично-нелепых кресел, распростерших свои крылья гостеприимным подагрическим жестом. Больше и желать нечего, призналась она себе, — и почему все это должно закончиться?

А вот почему.

В ста метрах вниз по каменной террасе, на огороженном с трех сторон пустыре, населенном выброшенной мебелью и ломаными детскими колясками, друг напротив друга сидят на корточках Трев и Джок, дыша злостью и изрыгая ярость, смешанную с алкогольными испарениями. Они переглядываются: не пора ли двигать. Постепенно в сумраке начинает раздаваться злобное хихиканье Трева…

Затея, конечно, доблестная: ворваться в ботэмовскую хату и причинить ей и ее обитателям максимальный ущерб за те краткие минуты бури и натиска, что отводились ими на это деяние, — а также нанести Мэри, нашей дражайшей Мэри, то самое особое повреждение, которого она так боялась. Возможно, придется захватить ее с собой. К примеру, у Трева накопился целый ряд претензий к Мэри, и он ждет не дождется свободной минутки, чтобы подробно и с расстановкой ей их изложить и проиллюстрировать.

— Ты займешься ею и этим. Педрилу беру на себя, — тяжело дыша, наставлял приятеля рыжий Трев за пару минут до этого.

Громила Джок, которому не особенно улыбалась перспектива отмщения, услышав представленную Тревом диспозицию, заметно успокоился. «Ею и этим» — значит, мистером и миссис Ботэм, а ведь они старичье. А уж к этому контингенту у него свой подход. Сам Джок во все это ввязался только потому, что Треву так приспичило. Трев же уверен, что Джок терзаем жаждой мести в той же степени, что и он. А уж он-то горит искренним желанием нанести ответный удар.