Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке - Шарль де Костер

— Как же я могу уйти от тебя, девочка, когда ты плачешь, не осушая глаз?

— И вовсе я не девочка, и вовсе я не плачу! — отрезала Неле.

— Нет, нет, ты не плачешь — у тебя вода льется из глаз.

— Уйдешь ты или нет? — спросила она.

— Не уйду, — отвечал он.

Она дрожащими руками теребила свой мокрый от слез передник.

— Неле, — снова обратился к ней Уленшпигель, — скоро распогодится?

Он смотрел на нее с доброй-доброй улыбкой.

— А тебе что? — спросила она.

— А то, что когда погода хорошая, то слезы не текут, — отвечал Уленшпигель.

— Ступай к своей красавице в парчовом платье — ее и весели, — сказала она.

Но Уленшпигель запел:

Если милая заплачет,

Сердце рвется у меня,

Смех ее подобен меду,

Слезы милой — жемчуга.

Как она мне дорога!

За ее здоровье выпить

Я лувенского хочу,

За ее здоровье выпить,

Если Неле улыбнется.[47]

— Подлый ты человек! — сказала она. — Еще насмехаешься надо мной!

— Нет, Неле, — возразил Уленшпигель, — я человек, но не подлый: у нашего почтенного рода — рода старшин — есть герб, и на нем, на поле цвета bruinbier’a, изображены три серебряные кружки. А скажи, пожалуйста, Неле, неужто во Фландрии кто сеет поцелуи, тот пожинает затрещины?

— Я с тобой не разговариваю, — объявила Неле.

— Не разговариваешь, а сама раскрываешь рот и говоришь.

— Это потому, что я на тебя зла, — призналась Неле.

Уленшпигель слегка толкнул ее локтем в бок и сказал:

— Поцелуй злючку — невзлюбит, дай тычка — приголубит. А ну, девчурка, я ж тебе дал тычка — приголубь меня!

Неле обернулась. Он раскрыл объятия — все еще плача, она кинулась к нему на шею и сказала:

— Ты больше не пойдешь туда, Тиль?

Но он ничего ей не ответил — ему было не до того: он сжимал ее дрожащие пальчики и осушал губами крупные капли горючих слез, ливнем хлынувших у нее из глаз.

28

Между тем доблестный город Гент отказался платить подать[48], которую наложил его уроженец — император Карл. Карл разорил Гент — платить ему было нечем. Это было тяжкое преступление, и Карл порешил сам учинить над ним расправу.

Сыновняя плеть больнее хлещет по отцовской спине, чем всякая другая.

Враг Карла, Франциск Длинноносый[49], предложил ему пройти через Францию. Карл согласился, и, вместо того чтобы заточить его в тюрьму, с ним там носились и воздавали ему царские почести. В борьбе против народов государи считают своим монаршим долгом объединиться.

Карл надолго задержался в Валансьенне[50] и все это время не показывал виду, что гневается. Его родной Гент жил спокойно, будучи уверен, что император простит ему его законное действие.

Карл, однако ж, с четырьмя тысячами всадников подступал к стенам города. С ним были Альба[51] и принц Оранский[52]. Простой народ и мелкие ремесленники сговорились не допустить этого сыновнего визита, для чего подняли на ноги восемьдесят тысяч горожан и селян. Однако зажиревшие купцы, так называемые hooghpoorter’ы[53], из страха, что народ возьмет власть в свои руки, воспротивились. А между тем Гент вполне мог бы разбить в пух и прах своего сына и его четыре тысячи всадников. Но Гент любил своего сына; даже ремесленники и те вновь в него поверили.

Карл же любил не самый Гент, а те деньги, которые он от него получил в свое время, но этих денег ему было мало.

Овладев городом, он всюду расставил караулы и нарядил дозоры, которые днем и ночью должны были обходить улицы. Затем он с великой торжественностью объявил свой приговор.

Именитым гражданам вменялось в обязанность явиться с веревкой на шее к его престолу и всенародно принести повинную. Генту были предъявлены самые убыточные для него обвинения, как-то: в измене, несоблюдении соглашений, неподчинении, мятеже, бунте, оскорблении величества. Император отменил все и всяческие льготы, права, вольности, порядки и обычаи города Гента и, подобно Господу Богу, предначертал ему его будущее: отныне, согласно его именному указу, наследующие ему будут при восшествии на престол давать присягу в том, что они неуклонно соблюдут грамоту, которую Карл пожаловал городу Генту[54], — грамоту на его вечное порабощение.

Он сровнял с землей Сен-Бавонское аббатство, а на его месте построил крепость, откуда можно было беспрепятственно осыпать родной город ядрами.

Как любящий сын, спешащий завладеть наследством, он отобрал все имущество и все доходы Гента, дома, орудия и боевые припасы.

Найдя, что город слишком хорошо защищен, он велел снести Красную башню, башню в Жабьей норе, Браампоорт, Стинпоорт, Ваальпоорт, Кетельпоорт и много других строений, славившихся своими изваяниями и филигранной резьбой.

Когда потом в Гент заезжали иностранцы, они спрашивали друг друга:

— Почему нам про этот скучный, ничем не примечательный город рассказывали чудеса?

А гентцы отвечали:

— Император Карл снял с города его драгоценный пояс.

При этом они испытывали стыд и гнев.

Император распорядился употребить кирпич, оставшийся от разрушенных зданий, на постройку крепости.

Он положил дотла разорить Гент, дабы трудолюбие горожан, дабы промышленность и денежные средства города не помешали его, Карла, честолюбивым замыслам. С этой целью он повелел городу уплатить невнесенную дань в размере четырехсот тысяч червонцев, сверх того уплатить сто пятьдесят тысяч каролю единовременно, а помимо этого городу надлежало ежегодно уплачивать шесть тысяч. Когда-то Гент дал императору денег взаймы. Карл обязался выплачивать городу сто пятьдесят ливров ежегодно. Теперь Карл отобрал у Гента свои долговые обязательства. При таком способе платить долги Карл, естественно, разбогател.

Гент неоднократно выказывал ему свою любовь, не раз выручал его, но Карл вонзил ему в грудь кинжал. Ему уже недостаточно было отцовской поддержки — ему нужна была отцовская кровь.

Немного погодя он остановил свое внимание на красивом колоколе «Роланде». Он приказал повесить на его языке того, кто ударил в набат, призывая город к защите своих прав. Он не пощадил и «Роланда», не пощадил язык своего отца, язык, которым тот говорил с Фландрией, — «Роланда», гордый колокол, который сам о себе сказал так:

Если слышен мой гул — значит, где-то горит,

Если звон — стране ураган грозит.

Найдя, что его отец говорит слишком громко, он снял колокол. И тогда пошла среди окрестных сельчан молва: Гент умер, оттого что сын железными клещами вырвал у него язык.