Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио

– Конечно! – Я вскочил и занял место Камило, встав напротив Джеймса.

– Вы двое – лучшие друзья, не так ли? – произнес преподаватель, опустив руки нам на плечи.

Мы оба кивнули, синхронно ухмыльнувшись.

– Джеймс, ты собираешься ударить Оливера наотмашь. Не говори ничего вслух и выслушай меня внимательно. Подумай о том, что твой приятель должен сделать, чтобы заставить тебя ударить его. И не двигай ни единым мускулом, пока не почувствуешь импульс.

Улыбка Джеймса померкла: он молча и растерянно посмотрел на меня, сдвинув брови на переносице.

Камило повернулся ко мне.

– Оливер. Я хочу, чтобы ты сделал прямо противоположное. Представь, что ты спровоцировал парня на атаку, и когда она произойдет, позволь ощущению ударить тебя, пусть даже это будет не удар кулаком.

Я изумленно моргнул.

– Как только будете готовы, начинайте, – сказал наш тренер, отступая. – Не торопитесь.

Мы стояли неподвижно, пристально глядя друг на друга. Глаза у Джеймса были ярко-серые, с маленькими золотыми кольцами вокруг зрачков. Стоя столь близко к нему, я мог рассмотреть каждую крохотную янтарную частицу. Я видел, как что-то движется, работает у него в голове – это было заметно по тому, как ходили желваки на скулах, как нервно подергивалась нижняя губа. Насколько я знал, Джеймс никогда не сердился на меня. Ошеломленный странностью происходящего, я полностью забыл о задаче и тупо смотрел, как нарастает напряжение, как поднимаются его плечи, а руки сжимаются в кулаки. Он коротко кивнул мне. Я знал, что должно случиться, но совершенно непонятный рефлекс заставил меня наклониться вперед, к нему. Его рука метнулась к моей голове, но я не отреагировал, не хлопнул ладонью, чтобы сымитировать звук удара, и не повернулся – лишь вздрогнул, когда что-то острое полоснуло меня по щеке.

Воцарилась тишина. Джеймс еще хмурился, очарование враждебности рассеялось.

– Оливер? Ты не… Господи! – Он шагнул ко мне, схватив рукой за подбородок, повернул мою голову, провел по щеке кончиками пальцев. – Это кровь. Боже, прости! – воскликнул он.

Я придержал его за локоть, чтобы не упасть самому.

– Я в порядке. А ты сильно мне врезал.

Камило отодвинул Джеймса в сторону.

– Посмотрим, – сказал он. – Давай-ка… Ничего страшного. Обычная царапина, тебя задело краем часов. Ты точно в порядке?

– Да, – ответил я. – Не знаю, как так вышло. Я отключился и вроде бы наклонился к нему.

– Уверен?

– Да. – Я неловко улыбнулся и пожал плечами, внезапно осознав, что и Камило, и мой друг, и пятеро одногруппников пытливо смотрят на меня.

Я совсем забыл, что мы с Джеймсом находились в центре внимания.

– Да, это моя ошибка. Я не был готов. – И я покосился на Джеймса, который тоже смотрел на меня со столь сильной обеспокоенностью, что я едва не рассмеялся. – Все хорошо.

Но когда я возвращался к своему месту на мате, то чуть не упал, почувствовав такое головокружение, как будто Джеймс действительно ударил меня.

Наша первая читка по памяти прошла не очень хорошо, а ведь она стала также и первой репетицией на сцене.

Зрительный зал Арчибальда Деллехера вмещал пятьсот человек и был украшен со всей скромностью барочного оперного театра. Кресла обиты тем же синим бархатом, из которого сделан главный занавес и огромная люстра. Она впечатляла настолько сильно, что некоторые зрители, сидевшие на балконе, пожалуй, больше рассматривали ее, чем актеров на подмостках.

Оставалось еще шесть недель репетиций: пока еще не были готовы ни настоящие платформы, ни декорации, но их будущее расположение уже было обозначено на полу сцены с помощью полосок скотча. Иногда мне казалось, что я стою в центре гигантской головоломки.

Я выучил роль Каски и не слишком много размышлял над сценами с участием Октавия, поскольку тот вступал лишь в четвертом акте. Я яростно прорабатывал свои реплики, пока Александр и Джеймс продирались сквозь то, что мы называли «сценой в палатке», которая представляла собой отчасти спор о военной стратегии, отчасти – ссору любовников.

Спор был в самом разгаре: парни стояли в пяти футах друг от друга и орали во всю мощь легких.

Джеймс громко восклицал, обращаясь к Александру:

– «Я б так ли Каю Кассию ответил?

Когда Марк Брут так станет скуп, о боги!

Что дрянь такую от друзей запрет,

Да разразят его все ваши громы

На части».

– «Я тебе не отказал». – Александр.

– «Ты это сделал». – Джеймс.

– «Нет, ответ мой только

Привез глупец. Брут растерзал мне сердце;

Сносить ошибки друга должен друг,

Мои же ищет Брут преувеличить»[21], – Александр.

Они так долго прожигали друг друга взглядами, что я невольно посмотрел на суфлера, но тут Джеймс заморгал и произнес:

– Реплика.

Меня пронизало смущенное сочувствие. Ричард, ожидавший своего часа, чтобы выйти на сцену в роли призрака Цезаря, топнул, словно стряхивая невидимую грязь с обуви, а затем переступил с ноги на ногу, скрестив руки на груди.

– «Ничуть, пока я не терплю от них», – отозвалась Гвендолин из задних рядов.

Судя по тому, как она выделяла ударениями метр стиха, я понял, что она устала от проволочек.

– «Ничуть, пока я не терплю от них». – Джеймс.

– «Не любишь ты меня». – Александр.

– «Твоих пороков». – Джеймс.

– «Глаз друга их никак бы не видал». – Александр.

– «А глаз льстеца не захотел бы видеть,

Хоть с вышиной предстань они с Олимп». – Джеймс.

– «Сюда, Антоний и Октавий юный,

Вы Кассию отмстите одному,

Устал жить Кассий»… Дальше? – Александр.

– «…ненавидим тем,

Кого он любит». – Гвендолин.

Александр громко:

– «…ненавидим тем,

Кого он любит: с ним враждует брат,

Кричит как на раба и все ошибки

Его списал…» Проклятье. Дальше?

Гвендолин нетерпеливо:

– «…и знает наизусть».

– Точно, прошу прощения…

Он вздохнул.