Наваринское сражение. Битва трех адмиралов - Владимир Шигин

– Граф Каподистрия советует переходить на войну партизанскую.

– Рисковать последним – это смерть!

– У Эллады, наверное, уже не осталось никого из ее героев! – презрительно усмехались Джон Черч (генералиссимус!) и Пол Конкрейн (адмирал!). – Неужели ныне в цене здесь одни трусы?

Последние письма лорда Каннинга требовали немедленного успеха. Это укрепило бы позиции Англии среди греков, партизанская борьба, провозглашаемая Каподистрией, была на руку России, а этого допустить было никак нельзя!

Масла в огонь добавило и неожиданное отбитие у турок одним из небольших отрядов монастыря Святого Спиридония. И хотя этот мелкий успех ничего, в сущности, не менял, уверенность у поборников генерального боя окрепла. Тогда-то правители и решили бесповоротно – генеральному сражению быть!

…На рассвете 5 мая 1827 года, когда в тесных горных ущельях еще стоял туман, а солнце еще только начинало свое восхождение в небо, греческие войска лавиной устремились на врага. Когда же на западе запламенел закат, все было кончено. Греческая армия, разгромленная наголову, более не существовала. Лишь неутомимые башибузуки, бродя меж павших, с азартом резали головы раненым. А буквально спустя несколько дней пал и последний оплот повстанцев – афинский Акрополь. С этого момента всякое сколько-нибудь организованное сопротивление Ибрагиму-паше прекратилась. Отныне каждый отряд, каждый еще державший в руках ружье повстанец был предоставлен самому себе. Многие епархии, не видя более смысла в борьбе, предавались на милость турок, надеясь этим спасти людские жизни и нажитое добро.

Сокрушительное поражение сразу же привело к окончательному разброду в рядах повстанцев.

– Будем сражаться до последней капли крови! – призывал греков неукротимый вождь храбрецов Колокотрони.

За Колокотрони стеной стояли отважные спартиаты, в чьих жилах текла кровь героев Фермопил и Марафона. За Колокотрони были и все полевые капитаны.

– Зачем умирать, когда можно попробовать выгодно договориться! – вещал умеренный и осторожный купец Мавромихали.

Мавромихали поддерживали ионийцы – народ предприимчивый и торговый. Ионийцам война была ни к чему, принося одни убытки. За Мавромихали стояли купцы и землевладельцы.

* * *

К осени 1827 года передовые байраки Ибрагим-паши вышли к горному проходу Армиро на Коринфском перешейке, что соединяет материковую Грецию с Пелопоннесом. Армирское ущелье узкое, обрывистое и длинное, но это единственный путь, и миновать его невозможно никому.

У Армиро длинноусый и воинственный Колокотрони собрал полторы тысячи воинов, поклявшихся умереть, но не отступить.

– У царя Леонида было всего лишь триста спартанцев против миллиона персов, и он не дрогнул! Неужели мы дрогнем, ведь нас впятеро больше!

– Ура! – кричали инсургенты, потрясая своими длинными ружьями.

Однако и египетский паша в деле воинском сведущ был не хуже Колокотрони. Выставив против греков сильный заслон, он исподволь готовил им в тыл десант на заранее припасенных лодках. Высадившись в заливе Каламата, десантники должны были внезапно ударить защитникам Армиро в спину. Однако десант Ибрагиму приходилось все время откладывать и откладывать. Неподалеку бродили английская и французская эскадры, и кто знает, что ожидало утлые лодки, переполненные солдатами, при встрече с ними.

Тем временем по всей линии противостояния противников шли каждодневные стычки и перестрелки. В перерывах же между ними греки с турками переругивались, прячась за камнями.

– Сдавайтесь, неверные собаки! – кричали турки. – Иначе мы намотаем ваши кишки на свои ятаганы!

– Это нам теперь не к чему! – откликались им с противоположной стороны. – Мы не сдавались даже тогда, когда не видели конца своим несчастьям, так зачем же теперь нам сдаваться, когда за Грецию встал весь христианский мир!

– Тогда мы опустошим вашу землю!

– Попробуйте, но прежде переступите через наши трупы!

Тем временем главные силы греков под началом английского генерала Джона Черча бесцельно стояли лагерем далеко от Армирского прохода в местечке Мегиспелизм. Все послания Колокотрони с просьбой действовать сообща Черч оставлял без ответа. Генерал презирал грубияна и разбойника Колокотрони и помогать ему ни в коем случае не собирался. У Черча было свое отношение к происходящим событиям, генерал ждал очередных инструкций из Лондона.

Весть о том, что европейские правительства решили отправить к берегам Греции боевые эскадры, вселила новые надежды в разрозненные отряды инсургентов. Пользуясь тем, что Ибрагим-паша несколько увлекся разорением всех, даже самых маленьких, селений и ослабил натиск на ушедшие в горы дружины, те понемногу вновь стали объединяться, а объединяясь, приступали к новой партизанской войне.

Тем временем восемь тысяч арабов методично и безжалостно вырубали фруктовые сады Миссении и Аркадии. Избивая греков, наемники Ибрагима не забывали при случае поживиться и за счет местных турок.

– Зачем рубить наши виноградные лозы? – кричали турки и плевали в лица египетским наемникам.

– Затем, чтобы превратить здешние края в нашу пустыню! – хохотали им в лицо египтяне.

Видя, как одноверцы дружно выкорчевывают их многолетние сады, старейшины морейских турок потрясали кулаками:

– О, если б греки протянули нам руку дружбы, мы собственноручно задушили бы этих головорезов!

К этому времени свободным остался лишь маленький гористый островок со звучным именем – Гидра, да и то только потому, что за явной малозначительностью Ибрагим-паша о нем поначалу попросту позабыл. На Гидре собрались самые отчаянные и непримиримые, давшие клятву драться до конца.

Махмуд II торопил Ибрагима с занятием острова. Гонца, спешащего в Наварин, он наставлял лично:

– Следует как можно поспешись с занятием этой скалы. Тогда нам просто не о чем будет говорить с франками!

Под франками султан подразумевал всех сразу: и французов, и англичан… и русских.

«Лев Мореи» (этот титул Ибрагим-паша получил после захвата Акрополя) начал деятельные приготовления к вторжению на Гидру. Для этого в Наварин стал стягиваться мощный флот. Первой подошла из Александрии египетская эскадра, за ней – турецкая. Одновременно на берегу готовился и десантный корпус. «Лев Мореи» готовился к своему последнему прыжку…

Если Петербург – столица России, то Кронштадт – ее морские ворота. Балтийский свежак неустанно разгоняет волну, и та с маху бьет в гранит прибрежных фортов. Здесь начинаются дороги в океан, и здесь они заканчиваются. Здесь воздух насквозь пропитан морем и смоляными канатами, а над головами мореходов пронзительно кричат чайки.

В доме капитана Лазарева, что на Дворянской, в двух шагах от Якорной площади, – скромное застолье. Повод приличествующий – гости. Из Петербурга приехал дядька супруги отставной капитан 1-го ранга Алексей Михайлович Корнилов с письмами и гостинцами. И хотя капитан Лазарев застолий не жаловал, на сей раз сам подливал в бокалы и тосты говорил затейливые.