Ограбить Императора - Евгений Сухов

Моряк озорно посмотрел на Фаберже и весело спросил:

– Уж не сдаваться ли ты, батя, пришел? Грешки не дают спать по ночам? Так тебя здесь быстро подлечат.

– Я по личному вопросу, – не разделил Фаберже веселости морячка.

– Понятно, – хмыкнул тот. – А сюда по другим вопросам и не приходят… своими ногами. Иначе бы привели, ха-ха! Небось за своего сынка-офицерика пришел заступаться?

– Дыбенко! – строго крикнул матросу человек в шинели, стоявший у входа. – Собирай народ! На английское посольство напали не то бандиты, не то какие-то анархисты!

– Третья дверь направо! – бросил матросик и побежал к выходу, придерживая ладонью болтавшуюся кобуру.

– Черт знает что! – недовольно буркнул Карл Фаберже и зашагал дальше по коридору, постукивая металлическим концом трости.

На указанной двери табличка отсутствовала, место, где полагалось ей находиться, было густо закрашено темно-коричневой краской. Карлу Густавовичу доводилось бывать ранее в этом здании. Прежде на Гороховой, 2, размещался кабинет Федора Федоровича Трепова, занимавшего должность санкт-петербургского градоначальника, с которым он был лично знаком. Федор Федорович был человеком закрытым, умел держать людей на расстоянии, что при его работе неудивительно. Вокруг его персоны всегда циркулировала масса слухов. Сразу после назначения его градоначальником на него при весьма загадочных обстоятельствах неожиданно свалилось огромное состояние. Не без причин стали поговаривать о том, что он являлся незаконнорожденным сыном германского императора Вильгельма I, с которым его матушка состояла некогда в романтических отношениях. Во всяком случае, сходство между ними было просто поразительное!

В этом же здании в градоначальника стреляла Вера Засулич.

Немного позже в его кабинете размещался подполковник Георгий Судейкин, убитый каким-то заговорщиком на конспиративной квартире. Теперь этот кабинет занимал председатель петроградской ЧК Урицкий. Выявлялась весьма скверная закономерность: как бы чего дурного ни произошло и с этим представителем власти…

Карл Густавович потянул на себя дверь и оказался в небольшой приемной.

– Мне к Урицкому, – обратился он к секретарю в застиранной гимнастерке.

– А кто вы, собственно, будете? – с интересом спросил тот, разглядывая представительного посетителя.

– Купец первой гильдии Карл Густавович Фаберже.

– Тот самый? – удивленно спросил юноша.

– Тот самый, – сдержанно ответил Фаберже.

– Сейчас поинтересуюсь.

Энергично поднявшись, секретарь вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Отсутствовал он недолго, вышел через минуту и произнес:

– Проходите, товарищ Урицкий ждет вас.

– Прекрасно!

Постучавшись в дверь, глухо отозвавшуюся, Карл Густавович вошел в кабинет:

– Разрешите? – спросил он у хозяина кабинета, сидевшего за большим столом, покрытым зеленым сукном. На вид тому было лет сорок пять, на крупном носу, слегка загибавшемуся книзу, держались очки в золоченой оправе. Лоб высокий, выпуклый, с неглубокой длинной морщиной. Волосы густые, черные, волнистые, зачесанные назад. Одет он был с подчеркнутой аристократичностью: на узеньких плечах сюртук английского покроя из тонкой шерсти, под воротником белой рубашки темно-синий галстук, повязанный крупным узлом. Он не производил впечатления человека волевого или жестковатого, во всяком случае, на первый взгляд трудно было поверить, что фамилия этого человека нередко стояла под расстрельными списками.

Едва Карл Фаберже переступил порог, как его встретили внимательные большие глаза интеллигентного человека, какие могут быть только у воспитателя гимназии.

– Вы ко мне? – спросил хозяин кабинета.

Всей своей внешностью, манерами, легкой, слегка смущенной улыбкой, он никак не укладывался в понятие «чекист», о которых столько разного и далеко не самого приятного говорили в последние месяцы. Его можно было бы представить управляющим банка, адвокатом, на худой конец приказчиком крупного ювелирного магазина, но уж никак не председателем петроградской ЧК.

– Вы Урицкий Моисей Соломонович? – удивленно спросил Карл Фаберже.

– Он самый. А вы к кому, позвольте полюбопытствовать?

По правде говоря, Фаберже рассчитывал увидеть двухметрового матроса, перетянутого пулеметными лентами через плечи, в лихо заломленной на затылок бескозырке, по бокам у которого болтается по большому маузеру. Но человек, сидевший в кабинете, выглядел весьма интеллигентно.

– Выходит, к вам, – чуть смущенно ответил Карл Густавович. Он рассчитывал разговаривать с человеком на повышенных тонах и даже приготовил для подобного случая пару хлестких фраз, которые, по его разумению, должны будут урезонить пыл спорщика. Но встретил человека, совершенно не готового к свалившемуся на его узкие плечи революционному бремени и, видно, тяготившегося немалой властью. – Меня зовут Фаберже Карл Густавович.

– Вот как? Тот самый?

– А разве в России есть еще Фаберже?

– Вы правы. Другого Фаберже в России не сыскать. Пожалуй, что и в мире тоже… Знаете, я очень рад нашему знакомству. Мне кажется, что вы самый знаменитый человек в России.

– Это большое преувеличение. Может, когда-то и был… Но каждое время выдвигает собственных героев.

– И здесь вы абсолютно правы! Прошу вас, садитесь, – указал Урицкий на стул, стоявший по правую руку от себя.

Присев на предложенный стул, Фаберже быстро заговорил:

– Понимаете, в чем дело, сейчас по городу прокатилась волна грабежей. Едва ли не каждый день бандиты совершают налеты на магазины, склады…

– Я всецело разделяю вашу озабоченность, Карл Густавович, – подхватил Урицкий. – Революционный порядок в опасности. И нами по отношению к неприятельским агентам, громилам, спекулянтам, разного рода хулиганам, контрреволюционным агитаторам и германским шпионам принимаются самые жесткие меры! Мы их просто расстреливаем на месте! Эти жесткие действия уже дали свои результаты. Но всем нам предстоит еще немало сделать, чтобы вернуться к прежней жизни. – Глаза Урицкого смотрели прямо и очень понимающе, а голос звучал мягко, успокаивающе, что никак не вязалось со сказанным. Такого человека трудно представить с браунингом в руке, более всего ему подошла бы ручка и кипа ученических тетрадей, лежавших на краешке стола.

– Я, собственно, как раз по этому поводу и пришел… По вечерам даже страшно выйти на улицу. Как правило, жертвами налетов становятся люди состоятельные, вот на прошлой неделе был ограблен мой старинный приятель Куренной, занимавшийся поставками хлеба в Петроград. Все его склады были разграблены, а самого его едва не убили!

– Куренной, говорите? – переспросил Урицкий.

– Да, Куренной, – несколько растерянно отозвался Фаберже.

Чиркнув несколько слов на листочке бумаги, Урицкий произнес: