Снежных полей саламандры - Ната Чернышева

А не то будут взрывы. И взрывы. И взрывы. В людных местах, на праздниках. Демонстративно. Под протокол.

Психи. Ненормальные. Опасные ненормальные психи. Где они брали неэкологическую взрывчатку, вопрос большой. Ходили слухи, что производили сами. Мол, есть в горах хребта Харитонова, и в пустынных землях за ним тайные заводы и тайные же подземные города, со спутников их не видно, но они есть… Провалиться бы им всем под кору планетарную, прямо в пекло!

Поток пострадавших не иссякал. Работали в авральном режиме, заведующий сам взялся за дело. И показал класс. Руками. Ане, откровенно говоря, истекла лютой завистью. Она считала себя отличным специалистом, и не без оснований, но впервые видела человека, который принимал решения — не просто верные, но изящно-красивые — знающий, поймёт, — с такой быстротой и лёгкостью, что между лопаток возникал холодок: я работаю в паре с гением из тех, что приходят раз в сто, — нет, в триста! — лет.

Свет в конце туннеля появился лишь на третьи сутки. Ане запомнила холл, пустынный, тихий, с чёрными провалами окон — стояла глухая ночь. На диванчике лежала Лена Танеева, её срубило подчистую, там, где присела всего лишь передохнуть на минуточку. Ане принесла из подсобки плед, укрыла её, пусть спит. Сама Ане устала настолько, что спать уже не хотелось, хотя отражение в большом зеркале светило красными, как у упыря из детских книжек, глазами.

— Кофе, Анна Жановна?

Баранников держал в руках две дымящиеся кружки.

— Спасибо, — кивнула Ане, принимая горячее.

Пила мелкими глотками, с удовольствием ощущая, как растекается по телу блаженное тепло.

— Ещё один на сегодня, — сказал заведующий, покосился на Танееву, вздохнул и сказал: — Пусть спит. Пойдёмте…

Травма — не план, задвинуть на потом нельзя, счёт идёт порой на минуты. И кто, кроме тебя?

Чернильная тьма за окнами сменилась вязкой жемчужной серостью утра. Доктор Баранников аккуратно вносил записи в таблицу, светившуюся на голографическом экране личного терминала. Ане принесла кофе к нему в кабинет, он не просил, но она не стала спрашивать. Он кивнул с благодарностью, сказал:

— Поставьте.

А сам продолжал что-то править в отчёте. Ане вздохнула, отошла к окну. Оттуда открывался вид на больничный парк, на блестящую широкую полосу Донной реки. За рекой поднимались в сиренево-синем утреннем мареве близкие вершины хребта Харитонова — белоснежно-царственные, слегка розоватые в лучах утреннего солнца.

— Вы хотели узнать мой предел, Гордей Павлович, — сказала Ане устало. — Вот он, достигнут. Семнадцать операций за трое суток… Восемнадцатую не переживу, хоть режьте.

Ответом ей было молчание. Ане обернулась. Заведующий спал, положив руки на стол и уронив на них голову…

Утренний обход начался по плану, в девять. Танеева, Ступин, Максов и Галечкин выглядели — как вчера с того света. Серые лица, зевки украдкой в ладонь. Зато доктор Баранников являл собой эталон Правильного Врача. Железобетонный! Если не видеть, как он спал под утро, носом в собственный стол… Ане отчаянно завидовала и старалась держать фасон под стать начальству. Хотя хотелось одного: закатиться куда-нибудь в тёмное место и — спать, спать, спать, СПАТЬ!

Состояние у всех прооперированных оставалось тяжёлым, но стабильным. Кроме одного. Ему было одиннадцать, звали его Антон Чекмарёв, и он устал бороться за жизнь, так несправедливо с ним обошедшуюся. Тот самый случай, когда сделано всё возможное и всё невозможное, но медицина бессильна. Врачи не боги. Ане не могла смотреть в глаза матери мальчика, полные надежды и веры в могущество современной нейрохирургии.

— Надейтесь на лучшее, — сказал ей заведующий. — Но будьте готовы…

Он не окончил фразы. Бедная женщина заплакала, смотреть на неё было невыносимо.

— Ненавижу, — тихим, но страшным по оттенку голосом высказался доктор Баранников.

Но смотрел при этом на незваных гостей, вышедших из лифта. Ане с изумлением узнала капитана Дёмину, маленькую целительницу Мерседес Хименес. Ещё с ними в качестве сопровождающих шли двое парней-пирокинетиков в полуброне, с алым пламенем на сомкнутых кулаках, — мол, подходи, кому жизнь не мила. Тот ещё видок для больницы!

— Баранников Гордей Павлович, заведующий отделением нейрохирургии? — спросила Дёмина, рассматривая что-то поверх макушки означенного заведующего.

У того дёрнулась щека и нехорошо прищурился глаз. Бравая капитан выглядела безупречно, шнурки поглажены, форма напомажена. Солнце било в сверкающий серебром значок второго телепатического ранга на воротничке.

— Допустим, — с сухой неприязнью ответил доктор Баранников.

— Капитан Дёмина, особый отдел, — назвалась она и показала документ. — Имею предписание от краевого суда Барсучанска, — показала предписание, — на арест Акишевой Веры Радимовны.

Баранников внимательно изучил оба документа. Происходящее ему не нравилось, еще больше не нравилось наблюдать в двух шагах от себя телепата, да ещё второго ранга. Косился он и на доктора Хименес, не умея понять, что означает зелёная молния в круге, но догадываясь, что это тоже какая-то генная модификация, паранорма.

А Ане внезапно узнала в одном из бойцов Игоря. Тело само дёрнулось — шаг, еще шаг, уткнуться в родное плечо и разрыдаться от усталости, недосыпа, от лютого напряжения последних дней. Но Игорь слегка качнул головой, едва незаметно, специально для неё. «Я при исполнении», — говорил его строгий взгляд. — «Ты — тоже. Сейчас не надо. Потом…» И он был прав, конечно же.

Вера Акишева была в сознании. Она даже не сумела потерять его при виде грозных гостей. Только устало, обречённо прикрыла глаза.

— Акишева Вера Радимовна, вы обвиняетесь в пособничестве движению «Миру мир», запрещённому в Федерации, и в подготовке теракта на территории Барсучанска, — уведомила её капитан Дёмина. — Ваши права ограничены.

Затем она обратилась к доктору Баранникову:

— Мы переводим данную пациентку в Федеральный госпиталь при военной базе «Альбатрос». Приготовьте транспортировочную капсулу.

— Вы не довезёте её, — сердито бросил Гордей Павлович. — Не в том она состоянии!

Конечно, он же сам оперировал её вчера. Ане помнила до мельчайших деталей процесс. Вот, оказывается, как бывает. Несколько часов собираешь по кусочкам чьи-то мозги, гордишься проделанной с ювелирной точностью работой, и всё это — для расстрела…

— Довезём, — равнодушно выговорила Дёмина и кивнула доктору Хименес, переходя на эсперанто: — Прошу вас, Мерси.

Маленькая целительница не знала русского языка, распространённого на Ласточке. Она шагнула к обречённой женщине, одним движением ладони усыпила её. Затем сняла защитный полушлем с головы, обнажая жуткого вида швы. Закрыла глаза, сосредотачиваясь. Возложила ладони — иначе этот величественный, исполненный скрытой пугающей силы, жест не назовёшь. Ане показалось, будто в палате стало светлее и словно бы дохнуло озоном, как после только что отшумевшей грозы. Даже прислушалась поневоле — вот, сейчас грянет гром… Но грома не случилось. Лишь вспискнули, вскрикнули дурной тревогой приборы, и снова выровнялись, выдавая параметры здорового человека.