И нас качают те же волны - Лидия Луковцева

Толик после армии пошел работать к отцу на судоремонтный завод слесарем. Там была хорошая зарплата, перспективы на квартиру. А пока молодая семья поселилась в домишке Толиковых умерших деда и бабки, и это уже было счастье – свой угол. Потекла жизнь, как говорится, не хуже, чем у других и лучше, чем у многих. В материальном плане дела обстояли неплохо, хотя Люся не работала: Виталик был ребенком слабеньким, «несадовским». Да и муж привык: с работы возвращается – чистота, красота, любимая жена ждет, на столе горячий ужин! Когда они промелькнули, те благополучные пятнадцать лет?

И вот, видно, судьба решила, что – хватит, лимит счастья для этой пары исчерпан.

– За все надо платить! – спустя годы резюмировала умудренная Люся.

Вдруг начал прихварывать спортсмен и здоровяк Толик: микроинсульт, потом инсульт. Люся замоталась – каждый день в больницу к мужу, с термосом, банками – судками, фруктами – соками. Спасибо свекрам, в этот период семья их единственного сына целиком и полностью жила за их счет. На заводе творилось что-то непонятное, зарплату не выплачивали месяцами, больничные не оплачивали, производство медленно умирало.

Когда она в первый раз столкнулась в дверях палаты с молодой женщиной (правду сказать, не такой уж и молодой, может, даже постарше Люси), никакого озарения не произошло, и внутренний голос молчал, пребывал в спячке, хотя, как и всякая женщина, Люся гордилась своей интуицией. Мало ли ходит в мужскую палату на шестерых жен, матерей, сестер!

Столкнувшись во второй раз, Люся, по больничным не писаным правилам приличий, поздоровалась. Женщина, что-то пискнув, шарахнулась от Люси, как от зачумленной. А придя как-то во внеурочное время, увидела эту женщину сидящей у кровати своего мужа. Тут уже их познакомили: Люся, жена – Нина, из профкома. Но и тут озарение ее не посетило. Да и о каком озарении вообще могла идти речь, если практически всю жизнь она прожила в атмосфере обожания, в уверенности, что она – единственная, самая – рассамая! Бывало, идут они по улице, и Люся говорит мужу, не без умысла, тайного кокетства:

– Смотри, какая красотка! – а муж, головы не поворачивая:

– Да ну, лошадь бельгийская!

– Да почему бельгийская-то?

– Не знаю, так отец всегда говорит.

Но какой-то червячок начал копошиться в люсиных мыслях: это какой же член профкома станет через день да каждый день навещать в больнице члена профсоюза с бульонами? А расспрашивать Толика – ему лишние волнения, а он только пошел на поправку, да и самолюбие не позволяло. А тут как-то, на грех ли, во благо ли, встретила Люся на рынке знакомую, работающую с ее мужем в одном цехе, и поинтересовалась, что за Нина такая у них в профкоме, и сильно смутившаяся знакомая, мямля и запинаясь, просветила бедолагу. Кто знает, что ею двигало: тайное ли чувство удовлетворения – нет счастья ни у кого! – женская ли солидарность – слепая тетеря! Нина-то из профкома, но с Толиком у них роман, скоро год как. Женщина неплохая, но в него вцепилась пиявкой, и голову, и стыд потеряла. Старше на пять лет, давно в разводе, взрослая дочь.

Люсю – как обухом по голове! Как она доплелась до дома, сколько пролежала в полубеспамятстве? Перепуганный Виталик сбегал за бабушкой и дедушкой (Люся к тому времени своих родителей похоронила одного за другим). Рассказала Люся свекрам, что услышала, не пощадила, не из мести или подлости, просто не смогла притвориться, сдержать свое горе и сотрясавшую ее ярость. Старики впали в то же состояние ступора, но нет, не в такое же. Он был их сыном, что бы ни натворил. Разве Люся отвернулась бы от Виталика?

Мужа с тех пор она не видела ни разу. Забирала его из больницы Нина, выхаживала и выходила. Они и сейчас жили вместе, вполне благополучно, Толику дали третью группу инвалидности, где-то он работал сторожем. Все это Люся узнала гораздо позже. Как ни отмахивалась она от расспросов и изъявлений сочувствия, как ни пресекала разговоры, Артюховск – большая деревня, слухи все равно доходили. На развод она не подавала, он тоже не предпринимал никаких действий, так они и пребывали в статусе супругов.

– Бедная Нина! Так и живет в грехе! – иногда вымучивала шутку Люся. Свекры сначала приносили деньги – вроде как алименты (откуда там быть алиментам, он жил у Нины на содержании, все уходило на его лечение и реабилитацию?). Люся раз и навсегда отрубила:

– Нет!

Свекры не сразу поняли, что избрали неправильную тактику: если бы помощь исходила от них, может, Люся не пренебрегла бы ею. Они были на стороне невестки, но время шло, острота притуплялась, отказаться от единственного любимого сына – все равно, что заживо его похоронить. Виноват, кругом виноват, но ведь что ему пришлось пережить – этого только Люся понимать не хотела. Потом, спустя много лет, кое-что в этой ситуации начала понимать и она. Ведь, как ни гони от себя мысли, нет такого приборчика, чтоб регулировал мыслительный процесс: щелк! – вот об этом можно думать, а эти мысли нам сейчас ни к чему, выключим их. Это только у Скарлетт О*Хара ловко получалось.

Не мог ее Толик в одночасье сделаться мерзавцем! Конечно, и переживал он, и боялся ее ранить, и признаться боялся – в глаза ей глядя, потому и тянул эту резину год – себя щадил, ее жалел… А может, надеялся, что все образуется, пройдет увлечение, да бабенка попалась цепкая. Может, и болезнь его этот роман усугубил – ему, мужику открытому и прямому, порядочному, каково было таиться, притворяться – как тут нервишки не начнут шалить. Как ни странно, Нину Люся не особенно и винила: как можно не влюбиться в ее Толика! А потом, будем честными, не она – так была бы другая «Маня – Таня», причина все же в нем: он, наконец, оторвал взгляд от Люси и начал замечать других женщин.

Понять – не значит простить. Можно понять, что кто-то голоден, но разве простишь, когда тебя бьют по голове из-за этого, чтоб отнять кошелек? Кое-что объяснили ей слова тети Вали, мамы Зои Васильевны, тогда еще живой:

– Он тобой объелся! Когда каждый день ешь сдобные булочки, хочется ржаного хлебушка.

Как она выжила? Как жила то время? Она не просто похудела, она усохла, смуглота ее приобрела какой-то сероватый оттенок. Чего было больше в ее отчаянии – оскорбленного самолюбия обманутой женщины или ощущения, что мир ее предал? Ведь они были не просто любящей семейной парой, не счастливым симбиозом двух организмов – они были единым организмом. Толик был ее миром, и так было всегда.

Сын ли ее спас? Природа ли, подталкивавшая живое к жизни? Лежи не лежи пластом, а надо кормить сына, да и себя, одевать – обувать. Виталик учился в престижном лицее, и выглядеть должен был не хуже соучеников. Как-то в особо тяжкую минуту забрела она в планетарий, а там при входе – объявление: требуется техничка. Судьба!

– Звезды помогли, – Люся готова была впасть в суеверие.

И проработала она техничкой три года, а потом директор, отметив знания Людмилы Петровны в астрономии, ее коммуникабельность и три курса физмата, предложил вести кружок «Звездочет», а немного погодя – поработать экскурсоводом, на время декретного отпуска молодого специалиста.