Внук котриарха - Наталья Нечаева

Мимир очень хорошо помнил и урок Лирая: «хорошая клетка защищает кота от любых внешних воздействий», поэтому решил пока не бояться, а тщательнее изучить обстановку, тем более что на его клетке шторку никто не опускал.

Оглядевшись, увидал в комнате еще несколько клеток. В одной большой, будто птичьей, как с картин в итальянском зале, сидели сразу две кошки. Тощие, молодые, почти как он сам. В маленькой клетке на подоконнике сладко спал кто-то коричнево-черный, непонятного возраста и пола. А в клетке на деревянном стеллаже, точно такой же, как и у него, нервно бил хвостом огромный серо-полосатый котяра с отгрызенным ухом. По этому уху Мимир его и узнал. Неужели Техас?

Техас – самый грозный из дворовых котов. Единоличный предводитель и безусловный авторитет. Этот свой статус он завоевал в кровавых битвах с прошлым предводителем – Вермонтом. Пришел Техас в эрмитажный двор стылой зимой из далекой от дворца Коломны. Подвал под дешевым кафе, в котором он вольготно и сытно жил, стали оборудовать под дорогой ресторан и кошек выперли буквально на улицу. В поисках нового места жительства Техас вышел на набережную Невы и стал вынюхивать новую квартиру. Попытался пристроиться на сухом и теплом чердаке дома голландского посланника на Английской набережной – не вышло, охрана прогнала. Нашел лаз в подвал Адмиралтейства, только освоился, прорвало трубу, и подвал затопило.

Понятно, избрав путем передвижения набережную, миновать Эрмитаж Техас не мог. Пришел с добром, желая единственного: влиться в дружную кошачью семью, перезимовать и не умереть с голодухи. Тем более что пришел не один. За ним, как ниточка, приклеившаяся к хвосту, поспешала давняя подруга черно-белая Мурка, у которой вот-вот должны были появиться котята. От Техаса, разумеется. Поэтому пекся бывалый гуляка не столько о себе, сколько о предстоящем потомстве.

Стареющий Вермонт сразу почувствовал в новичке угрозу: не подпускал к мискам, гонял из подвала, шипел, царапался – угрожал. Мурке тоже доставалось, несмотря на интересное положение. Терпения Техаса хватило ненадолго, тем более что рядом, недвусмысленно оттирая потяжелевшую измученную Мурку, стреляла зелеными глазами молодая беленькая кошечка Люси, сладкая, как масляная розочка на торте.

В очередной наскок Вермонта Техас сгруппировался и прыгнул. Клубок из двух сильных тел катался минут пятнадцать, после чего они расцепились, оценив друг друга, признав на время паритет. Зализав раны, каждый решил: победа или смерть. На стороне Техаса была молодость и отвага, Вермонт блистал опытом и коварством. Победила молодость. После четвертой битвы Вермонта с почти выцарапанным глазом, разорванной пастью и располосованным боком увезли в больничку. Дворовая стая единодушно признала верховенство Техаса. Грациозная Люси благосклонно вылизала раны победителя.

Вернувшись, Вермонт стал тише воды и ниже травы. Ел, спал, гулял, ни в коей мере не пытаясь вернуть свое место. Да и куда там! Глаз не видит, задняя лапа волочится… Эх, был бы Техас чуть опытнее в дворцовых интригах, знал бы, насколько ум и хитрость иногда важнее грубой физической силы…

До того дня Техасу удавалось счастливо избегать контакта с эрмитажными ветеринарами, которые строго следили за тем, чтоб все коты были кастрированы, а кошки стерилизованы. По сути, Техас, как пришлый, оставался единственным полноценным котом в стае, и это, конечно, тоже было предметом зависти остальных.

Короче.

Коварный Вермонт, прикрываясь инвалидностью, собрал заговор. В качестве приманки решили использовать Люси, которой, если не согласится, пригрозили сильно подпортить ее модельную внешность. Вчера в обед озабоченная Люси примчалась к Техасу и сообщила, что у Мурки вот-вот начнется и она сильно просит Техаса принести ей селедочью голову – полакомиться напоследок солененьким. «Где ж ее взять?» – задумался Техас. «У Гали в кладовке есть, я видела, – шепнула Люси, – пойдем, покажу». Техас заскочил вслед за белянкой в запретную комнату и попал прямо в Галины руки. Котофанка, оторопев от наглости, сначала захлопнула дверь, отсекая путь к бегству, а потом, разглядев, кто пожаловал, сильно обрадовалась: месяц не давался, гляди, сам пришел!

Пока Галя ловила кота и сажала его в клетку, предательница Люси стащила со стола килограммовый пакет сырой печени, купленный Галей на ужин. Приволокла деликатес заговорщикам, полностью оправдавшись перед сообществом за неосмотрительную любовную связь.

Конечно, Мимир не ведал о случившемся и потому не очень поверил своим глазам.

– Дяденька Техас! – зовет он тихонько. – Это вы?

Грозный кот молчит, не снисходя до малыша.

– Дяденька Техас, а что такое чик-чик? – упорствует настырный котенок.

Из огромных желтых глаз Техаса катятся слезы. Он умеет плакать?

– Это конец, малыш, – сдавленно произносит он. – Жизнь без радости и страсти, без весны и любви. Март вообще можно вычеркивать из календаря.

– Как это? – Мимир не понимает.

– Подрастешь – поймешь, хотя в этой ситуации и подрастать незачем. Тебе проще: не попробовав, не знаешь, что теряешь. Не спрашивай. Лучше тебе не знать.

– А вам что лучше? – совсем не понимает котенок.

– А по мне лучше сразу на небеса.

– В Авалон? – сообразив, переспрашивает Мимир.

– Авалон, хренилон… Какая разница? – Техас злится, почти рычит как собака. – Только все устаканилось, только в силу вошел, врагов убрал… Это надо ж так купиться! На селёдочью голову! Мурку хотел порадовать, котят ждет, рыбы просит… Обвели вокруг пальца, как сосунка. Не иначе Вермонт постарался. Сволочь. И эта… Люси – сука белохвостая. Убью гадину! Замордую! Бежать надо. Бежать.

– Дяденька Техас, вы, когда убежите, скажите моей бабушке, что я тут, пусть за мной придет.

– Обязательно, – недобро ухмыляется кот. – Все, отстань, Техас думать будет.

Котенок возится в клетке, пялится в темноту, ловит на себе любопытные взгляды тощих кошек из птичьей клетки.

– Девушки, – хоть с ними поговорить. – Вы тоже ждете чик-чик?

Кошки зашипели, забили хвостами о прутья клетки: заткнись, придурок!

Грубости Мимир не любил, тем более незаслуженной, свернулся в клубочек и решил подождать, пока Техас сбежит и приведет бабушку.

В Египетском зале продолжался шабаш. Панегирики в честь подвигов Мут-Сохмет провозгласили уже почти все записавшиеся у писаря. Сохмет благосклонно внимала словесному елею, одобрительно кивая каждому выступившему, строго наблюдая за тем, чтобы ни один из присутствующих не отвлекался, внимая и запоминая. Кобра на голове Сохмет тоже благосклонно пощелкивала длинным раздвоенным языком.

– Довольно, – машет рукой Сохмет. – Достаточно. Писарь, ты все успел записать? Хотя – зачем писать? Вся моя жизнь, все мои подвиги давным-давно вписаны в скрижали истории, и каждый ознакомившийся с ними не может не признать, что я, Мут-Сохмет, истинная богиня, великая и ужасная, что именно мне повинуются ветры и огонь, стрелы и снаряды, болезни и здравие. От меня зависит, какая будет погода и будет ли она вообще! – Сохмет зычно засмеялась своей крайне удачной шутке, и все в зале затряслось, запрыгало, затренькало, зазвенело.