Мерле и повелитель подземного мира - Кай Майер

Мерле хотела оглянуться, но Королева ее остановила резким окриком:

— Не смей!

Но она, конечно, оглянулась.

Каменная стена за пятачком ожила. Мерле с ужасом увидела, что зашевелился не склон горы, а нечто такое, что было на нем, затаилось, выжидало, высматривало все это время, а теперь вдруг вылезло наружу из невидимых щелей и дыр, как некогда выползали из земли полчища скарабеев по приказу Фараона.

Нет, никто ниоткуда не вылезал. То, что Мерле принимала за шероховатости отвесного склона, вдруг ожило и волнами покатилось к тому пятачку, где она только что была. Беспорядочные угловатые движения странных существ не походили ни на бег человека, ни на прыжки животных. Твари не ползли, подобно змеям, а скорее, карабкались, как крабы, по каменистой поверхности; несметное количество не то чешуйчатых спин, не то панцирей потоками устремлялось к маленькому плато. Несмотря на кажущуюся хаотичность их судорожных движений, они быстро и целеустремленно катились вперед, и через считанные секунды пятачок на скале был ими окружен и заполнен.

Глядя на это как море волнующееся скопище отвратных существ величиной с человека, Мерле успела заметить, что передвигались они на каких-то уродливо изогнутых конечностях и каким-то странным способом: вкривь и вкось, словно большие шустрые пауки. На каменной стене, где они, затаившись, сидели, остались многочисленные глубокие царапины и насечки от их когтей, будто там орудовал какой-то безумный каменотес.

Темная живая масса заливала плато со всех сторон, снизу и сверху, и накрыла остатки палаток и ящики. Каждая тварь была, похоже, защищена роговым панцирем, но что это было на самом деле, Мерле не успела и не смогла распознать, однако их поблескивавшие когти вселяли ужас.

Фермитракс стремительно несся вниз, в бездну, прочь от жуткого зрелища, оставшегося у них за спиной, но Мерле то и дело оглядывалась на маленький пятачок, подвергшийся нашествию лилимов и утонувший в их гуще, как изюминка в жидком тесте.

Рука Мерле невольно потянулась к карману, где она прятала свое зеркальце. В растерянности и отчаянии она сунула пальцы в его водяную поверхность, потом глублсе — в его волшебное тепло. Ей почудилось, что она слышит шепот, шелест голоса, — не этого ли призрака, который в нем сидит? — тогда она опустила в зеркальце руку по локоть и, как всегда, ощутила там чью-то руку, которая по ту сторону зеркальной поверхности дотронулась до ее пальцев и погладила их с бесконечной нежностью, как кто-то очень родной и близкий.

Анклав

Над Венецией плыли серые грузные тучи, отяжелевшие от влаги и грозившие пролиться дождем на дворцы и каналы. С севера дул пронизывающий, не по сезону холодный ветер, завывавший в переулках и тупиках, свистевший на пустых площадях и набережных всех городских островов. Ветер вздымал и кружил листовки, разбросанные повстанцами после появления здесь посланца Ада с предложением защитить Венецию от армий Империи Фараона. Листовки повстанцев призывали жителей выступить против дожей-правителей, против Фараона и всех тех, кто несет вину за смертельную опасность, нависшую над городом. В другие времена за такие призывы отправили бы в темницу или пригвоздили к позорному столбу, но теперь было не до того. Всю Венецию охватил такой страх, такое парализующее чувство безысходности и отчаяния, что даже солдаты городской гвардии не обращали внимания на подстрекателей и нарушителей спокойствия.

В тайном убежище бойцов сопротивления, в Анклаве — как называл Дарио это место, — сидел Серафин и завтракал.

Он расправлялся с едой не то чтобы не спеша, но и не слишком торопливо, понимая, что ему ничего другого не остается, как запастись терпением и ждать. Рано или поздно они за ним придут и доставят к своему предводителю, к главе Анклава. Ни Дарио и никто из ребятне называл вождя повстанцев по имени, скорее всего — из соображений безопасности. Но Серафина почему-то беспокоила и настораживала эта таинственность.

Дворец, занятый повстанцами, находился не на окраине города, а на расстоянии какой-нибудь сотни шагов от исторических зданий и памятников старины. В то же время этот дворец словно был отмечен печатью заброшенности и одиночества. Серафин чувствовал себя здесь не очень уютно, однако не находил в этом ничего необычного или сверхъестественного.

Ночью по пути сюда он со своими тремя провожатыми то и дело наталкивался на свидетельства того, что вражеское вторжение началось сразу во многих местах. По беретам каналов, как заметили мальчики, валялось множество брошенных металлических подводных аппаратов, на которых воины-мумии пробрались в лабиринт водных улиц Венеции. Самих воинов у каналов не было видно, однако не возникало сомнений, что мумии пришли и уходить не собираются. Они заполонили город и бродили в одиночку или небольшими группами по переулкам, наводя ужас на жителей. Судьба города была предрешена. То там, то здесь Серафин и его спутники слышали громкие вопли и крики, а порой за углом того или иного дома — звонкий лязг ятаганов. Когда они прибегали на место расправы, то находили одни лишь трупы, среди которых Серафин узнавал своих бывших товарищей — членов воровской гильдии.

Трудно было понять истинные намерения Фараона, столь жестоко расправлявшегося с людьми. Его военные галеры и солнечные лодки находились недалеко от берегов Лагуны, и ему ничего не стоило окружить главный остров Венеции, высадить на него своих воинов и обойтись без массовых убийств горожан.

Серафин сначала предположил, что Фараон захотел устрашить венецианцев. Но за три столетия беспрерывной осады жители и так были запуганы едва ли не до смерти. А может быть, Фараон просто тешил себя жестокостью? Начал свое вторжение с изощренных убийств, а потом обрушит на город ураган огня и металла?

Серафин не мог понять, что же в действительности происходит, и ждал, что глава Анклава все-таки ответит на возникшие вопросы.

Зал, куда его привел Тициан, находился на втором этаже дворца. Первый этаж, как и в других старинных дворцах, был нежилым. В былые времена, когда такие здания принадлежали семьям богатых торговцев, полуподвальные помещения служили складом для товаров, а в те годы, когда случались наводнения, их затапливало водой из каналов.

Теперь, после стольких лег осады, торговля почти умерла в отрезанной от мира Венеции; немногочисленные купцы, которым удалось выстоять, не могли похвастать богатством. Большинство знатных и состоятельных семей уже давно, как только началась война, перебралось на материк, не ведая, что там они станут легкой добычей воинов-мумий и жуков-скарабеев. Никто не мог знать заранее, что волшебство Королевы Флюирии надолго охранит и защитит город от врагов. По злой иронии судьбы те, у кого были деньги и кто смог отсюда бежать, стали первыми жертвами египтян.

Окна и двери в пустых полуподвалах были замурованы, заложены камнями еще тогда, когда никто не знал о воскрешении Фараона. Таким образом, повстанцам досталось здание, в целом годное для обитания. Серафин по некоторым признакам догадался, что их предводитель живет здесь уже довольно давно. Наверное, он какой-нибудь благородный или даже знатный горожанин. А может быть — торговец, из тех немногих, кто здесь остался. Едва Серафин успел сунуть в рот последний кусок, как дверь в зал, где он сидел, отворилась. Вошел Тициан и велел ему следовать за собой.