Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания - Валерий Озеров

Отец и мать частенько говорили, что жить в Крыму в этом поселке скучно и не с кем и слова промолвить… Я понимаю их, им действительно тяжеловато было без общества, а мне по моим годам пока было достаточно имевшегося…

В конце лета в поселок часто приезжали на линейках татары и продавали арбузы и дыни. Мать сразу покупала воз арбузов за 4–5 рублей и мы долго с Любинецким их таскали в подвал, где они долго сохранялись. Дыни были значительно дороже и продавались на штуки по цене 3–4 копейки. Канталупские и ананасные стоили 5 копеек… Позднее привозили живых и резаных барашков, они стоили от полтинника до рубля по степени жирности, и тогда сам Любинецкий готовил всем шашлыки на шомполах, на угольях во дворе и подносил на листьях лопуха. Привозили и вино в бочках и бочоночках, вино было и белое, и красное, урожая этого же года, и стоило 30–50 копеек ведро. Мама и вина брала несколько бочонков в запас, и потом весной за ними приезжал хозяин. Такое вино давали и мне в маленьком стаканчике, но оно мне из-за кислоты не нравилось…

Говоря о вине, мне хочется немного рассказать о папиных помощниках – офицерах… Их было немного, всего пять – шесть и почти все жили далеко от поселка, прибывая к отцу для докладов и получения жалования 20-го числа. Непосредственно на станции было не более двух, да и то не всегда. Один из них был заместителем отца по строевой части. Помню одного такого лейтенанта Филаретова. Ему было под сорок и по званию давно следовало бы быть, по крайней мере, капитаном 3 ранга. Но его «забывали» при всяком очередном повышении… И этому была совершенно ясная причина – пристрастие к алкоголю!..

Начал он свою деятельность с того, что представился маме и попросил на первых порах приютить старого холостяка у нее на квартире и кормить за нашим столом. Мать не смогла отказать и согласилась, о чем горько после пожалела. Затем он попросил у отца три дня на устройство и укатил в город. Вечером вернулся и привез с собой на линейке бочку красного вина ведер на 15. Матросы помогли ему втащить ее в комнату и поставить на стол, через двадцать минут он покричал мне и попросил принести спичек.

Когда я зашел в комнату, то увидел его лежащим на кровати в одежде и сапогах. Из бочки была выдернута затычка, а вместо нее вставлен клистирный шланг, взятый из нашей ванной. Во рту торчал наконечник, через который он потягивал вино. На другой день он вышел к обеду, а потом мы его не видели… Мама была в ужасе, боясь, что он помрет с голода, забегала несколько раз к нему, уговаривая поесть, но он благодарил и просил только огуречного рассола и тараньки… Вот курил он исключительно и умел выпускать кольца, даже одно в другом, они мне очень понравились, а мама приходила в ужас от запаха дешевого Жуковского табака, тянувшегося круглые сутки из его двери…

Папе он подал рапорт о болезни и лежал пока не высосал до дна всю бочку. На это потребовалось суток десять не меньше… Мама никогда не видела запойных пьяниц и переживала новые события тяжело… Кончив вино, Филаретов поднялся с постели и два дня приходил в себя, начав уничтожать обеды и ужины с завидным аппетитом, а потом решил выйти на работу. Но скоро подошло 20-е число и все пошло по-старому, только на этот раз вино было привезено уже белое… Так прошло месяца два. Отцу все это очень надоело, и он попросту списал его с гарнизона обратно в Севастополь. Филаретов очень благодарил отца, говоря, что в других частях его списывали гораздо раньше… Как пошло его дальнейшее пребывание в частях на службе родине, нам неизвестно…

Потом папа и совсем перестал запрашивать себе помощников, зная, что на кораблях везде недостаток в офицерах и хорошего не пришлют, а от подобных Филаретову толку нет, тем более что в гарнизоне не занимались строевой подготовкой. Не до этого было, а начальство бывало не чаще раза в год…

Наступал 1917 год… В январе впервые за три года выпал снег, но к ут ру весь растаял.

События в жизни уже развертывались с кинематографической быстротой… В феврале 1917 года отец получил приказ о переводе опять на Балтику в распоряжение штаба морских сил. Началась передача дел присланному вновь начальнику станции и укрепленного района… А я стал прощаться с полюбившимися местами, а главное, с людьми… Покатался на катерах по морю, слазал в часовенку, несколько вечеров провел в казармах и на батареях и постах и наговорился всласть обо всем с Любинецкими…

Середина февраля, стоит погожий и даже теплый день. Мы с отцом и матерью сидим в автомобиле «Бенц», который повезет нас в Симферополь к поезду на Питер… По обе стороны шоссе, как на параде, выстроился весь свободный гарнизон, рабочие и служащие. Долго гремит несмолкаемое «Ура!». Отец старается незаметно для всех вытереть выступившие слезы расставания…

Семья Озеровых в автомобиле. Феодосия 1915 г.

И вот автомобиль медленно пополз на первый крутой въезд в гору… Прощай Феодосия, прощай Двухякорная бухта, прощай и Крым надолго…[64]

В Симферополе мы ночуем в гостинице, и я последний раз лакомлюсь своими вафлями с черно-смородиновым вареньем. Рано утром мы в поезде, который постепенно набирает скорость на север…

На третьи сутки мы в Питере, который за наше время отсутствия превратился из Петербурга в Петроград!

23 февраля 1917 г. Пересадка с Николаевского вокзала на Балтийский и через два часа мы в Ораниенбауме, или как кронштадтцы его упрощенно называют – Рамбове. У вокзала отец нанимает извозчика, который повезет нас по льду в Кронштадт.

Родной город ясно виден при свете морозного зимнего дня… От снежного поля, покрывшего и Маркизову лужу, и Кронштадт, и Рамбов, в воздухе особенно светло. Лишь пар, валящий клубами от нашего дыхания и от лошади, временами закрывает вид, а воротники и перчатки скоро намокают от мокрого снега, напоминая, что здесь далеко до теплого Крыма и зима еще совсем не кончилась…

Уже с Ораниенбаумского берега видны здания острова Котлин, видна городская водокачка, кирха, трубы пароходного завода, золоченый купол морского собора, лес мачт во всех гаванях, где с осени стоят вмерзшие в лед корабли, а дальше далеко тянущаяся ниточка Котлинского берега с замаскированными фортами и крепостями. Ближе проступают контуры Кроншлота и форта Чумной, а также часть южных мелких батарей… Дорога вся обсажена елочками средней величины, чтобы не замело в пургу и указателями для пешеходов, которых ходит здесь немало…