Убить одним словом - Марк Лоуренс

Когда Джон ушел, я включил свою лампу для чтения и вернулся к учебникам. Альтернативой было спуститься на первый этаж и смотреть с матерью «Даллас». Она называла эту мыльную оперу своей «маленькой слабостью». И действительно, это была единственная передача, которую она смотрела, кроме Би-би-си-2. Даже появление четвертого канала не смогло изменить ее привычку!

Должен признаться, что квантовая механика – не для средних умов. Большая ее часть не была похожа ни на что другое, но в ней было достаточно фундаментальной математики в основе всех красивых операций, чтобы пробудить во мне интерес.

Я сделал все то, что мне сказал Димус. В конце концов, ради меня он двинул кулаком в незатыкающийся рот Девиса. И что мне еще оставалось делать? Мне предоставили загадку. Я мог сосредоточиться на ее решении или же продолжить волноваться из-за лейкемии, медленно пожиравшей мой костный мозг. Так что вопрос даже не стоял. Квантовая механика была не очень простой, но она открывалась мне для понимания куда более охотно, чем вся та странность, окружавшая Димуса. Кто, черт возьми, он был такой? Почему он выбрал меня? И почему сейчас?

Выбраться из школы было просто. Ускользнуть из дома – сложнее. Я поехал на метро до станции Саут-Кенсингтон и проковылял мимо Музея естествознания до Имперского колледжа, уродливого комплекса зданий, отлитых из бетона в шестидесятых, недалеко от Альберт-холла.

Сначала я попытался войти в библиотеку, взяв брошюру на стойке администрации, но меня выпроводила с территории эффектная женщина с волосами с проседью, завязанными в тугой узел, и такими угловатыми очками, которые библиотекарей, видимо, заставляют носить. Вероятно, подростки в футболке Joy Division[9] были тут не в почете, и вообще я должен быть в школе. Как она догадалась, что я не студент, я так и не понял. Да и какой отчаянный хулиган решится прогулять уроки, чтобы проникнуть в университетскую физическую библиотеку?

Судя по всему, профессор Джеймс был несколько удивлен, увидев меня у своей двери. Он спросил, не заблудился ли я. Я спросил, не рассматривал ли он применение гипотезы Райберга в неевклидовых многообразиях более чем с пятью измерениями, потому что это внезапно стало доказуемо и этот факт оказал неоценимое влияние на теорию узлов высокого порядка. И тем самым насадил его на крючок.

– Это невероятно, молодой человек. – Профессор грузно опустился на стул и откинулся на спинку, отрывая взгляд от вороха бумаг с нашими расчетами. У него была привычка дергать себя за волосы, когда он сосредоточивался, и теперь они у него торчали во все стороны.

– Николас Хэйс, говорите?

– Ник.

Он потянул себя за кончик уса.

– Не родственник же Альфреда Хэйса, разумеется?

– Сын.

– А… – Он ухватился за это, как утопающий за соломинку. – Это его неопубликованная работа? Должен сказать, я несказанно впечатлен, что вы хоть что-то в этом понимаете, Ник. Вы на первом курсе, втором?

– Вообще-то я еще не в университете. Что… э-э… подводит меня к подлинной причине моего визита. Мне хотелось бы позаимствовать ваш пропуск в библиотеку. А еще, если бы вы сообщили библиотекарям, чтобы меня ожидали, вы бы мне здорово помогли.

Мне всего-то надо было пообещать вернуться с другими работами моего отца, которые я могу отыскать, и профессор Джеймс чуть ли не силой всучил мне свой пропуск.

– Ник? – В дверь моей спальни постучали. Я оторвался от «Квантовой механики и интегралов по траекториям» Ричарда Фейнмана, величайшего из живущих экспертов по этой теме. Постучали еще раз. Мне подумалось, что стучали и до этого, просто я не обратил внимания.

– Да?

Мать открыла дверь:

– К тебе снова пришли. – В ее голосе слышалось что-то странное.

– Привет, Ник! – Миа протиснулась мимо матери, которая обосновалась на пороге, словно страж.

– Я купила шоколадные капли. Они похожи на виноград, только сделаны из шоколада и… совсем другие. – Она положила коробку на кровать.

– Эм… – моргнул я. Я всегда полагал, что она ходит в школу Элтона, но никогда напрямую не спрашивал. Школьной формы на ней не было, зато она была от головы до ног покрыта атрибутикой готов, одежда на ней была или черная, или еще более черная, вся в молниях; ее лицо было бледным, глаза подведены черным, на губах – очень темная красная помада.

– Привет.

Мать не шелохнулась с места, ее неподвижная улыбка, как и у всех британцев, свидетельствовала о крайней степени неодобрения.

– Привет, – повторил я, забыв, видимо, все остальные слова. Меня накрыло болезненным осознанием того, что я мог рукой дотянуться до моей шерстяной шапки, но надевать ее прямо сейчас было бы чересчур. Вместо этого мне пришлось смириться с тем, что Миа без купюр увидит ужасающее зрелище моей стремительно лысеющей головы.

– Привет, – сказала Миа. И затем, стоило мне подумать, что мы могли застрять в цикле обмена приветствиями вплоть до конца наших дней, она спросила: – Что читаешь?

Вместо ответа я выразительно посмотрел на мать, которая уже и так превысила социально приемлемое время нахождения на пороге минимум втрое.

– Я бы что-то выпил, мам.

Она явно не ожидала от меня обращения «мам», но виду не подала.

– Апельсиновый с…

– Чай, пожалуйста. – Я никогда раньше не просил чай.

– Конечно. – Ее улыбка заняла исходное положение. – И… Миа? Ты хотела бы чашечку… чая?

– Кофе, если вас не затруднит, – улыбнулась Миа. – С молоком и двумя кусочками сахара.

Мать удалилась. Я подождал, пока не утихли ее шаги по лестнице.

– Квантовую механику. – Я поднял в воздух книгу.

– Клево. – Миа села на постель. Ближе, чем друзья обычно садятся рядом с друзьями. Она пахла эфирным маслом пачули. Мне это нравилось.

– О чем же это?

– Ну… Обо всем, в общем-то. Это наиболее точное и полное описание вселенной, которое когда-либо существовало. А еще оно полностью чокнутое. – Я замялся. Я был уверен, что это не то, о чем надо было говорить, когда девушка приходит в гости.

– Еще более чокнутое, чем общая теория относительности? – Миа выхватила книгу из моей мертвой хватки. – Парадокс близнецов сложно переплюнуть.

Я вздохнул с облегчением. Она была одной из наших! Волшебная сила «Подземелий и драконов» притягивала людей, которые знают, как устроен мир. Какое уж теперь дело до вопросов, потерявших свою актуальность.

– Еще более странное. – Миа была права, парадокс близнецов было сложно переплюнуть. Когда Эйнштейн продемонстрировал миру, что время сделано из резины и что для одного человека оно может растягиваться, а для другого сжиматься, вплоть до того, что между ними возникнет разница в несколько лет… это было весьма странно. Но даже Эйнштейна поставила в тупик космическая странность, которую представляет собой квантовая механика.