Тайна «Libri di Luca» - Миккель Биркегор

— И что же, эту расстановку акцентов вы в состоянии контролировать? — перебил его Йон.

— Вот именно, — подтвердил Иверсен. — Мы, те, кто владеют этим искусством, называем себя Чтецами. Воспроизводя вслух любой текст, мы можем расставлять в нем акценты в зависимости от собственного желания и тем самым воздействовать на восприятие и понимание прочитанного нами слушателем.

Йон чувствовал, что понемногу это начинает его раздражать. Он не привык иметь дело с разного рода чувствами, эмоциями, утверждениями, не имеющими под собой никакой документальной основы. В том мире, к которому он принадлежал, не принято было браться за дело, не имея достоверных свидетельских показаний, неоспоримых фактов или очевидных улик. Здесь же, похоже, речь шла о вере на слово, что совершенно его не устраивало.

— И ты можешь привести этому какие-нибудь доказательства? — решительно и даже, быть может, излишне резко спросил он.

— Все это лежит за пределами области точных наук, и многого мы еще до конца и сами не понимаем. Например, выяснилось, что некоторые типы текстов оказывают большее влияние, нежели другие. Так эффект от чтения художественной литературы куда сильнее, чем от текстов специального содержания. Даже качество произведения имеет немаловажное значение. Еще более странным представляется тот факт, что раскрытие потенциала влияния, заключенного в тексте, может зависеть и от того источника, с которого его считывают. Чтение с экрана, с дешевой фотокопии или же с оригинала первого издания книги влияет на людей абсолютно по-разному, причем наибольший эффект наблюдается в последнем случае. Кроме того, похоже, некоторые книги при их прочтении заряжаются, так что при следующем чтении тот же текст воздействует на слушателей гораздо более эффективно как в информативном, так и в эмоциональном плане. Таким образом, старые, зачитанные книги оказывают более мощное влияние на слушателей, нежели совсем новые издания. — Иверсен перевел взгляд с Йона на окружающие их полки с книгами.

Йон поднялся и подошел к ближайшему стеллажу.

— Так что, все эти книги заряжены? — скептически спросил он, доставая наугад один из томов.

— Многие из них, — ответил Иверсен. — Это даже можно ощутить, если подержать в руках экземпляр, обладающий наиболее мощной энергетикой.

Йон приложил ладонь к обложке взятой им книги. Постояв так пару секунд, он покачал головой, поставил книгу на место и проделал то же самое с другим томом.

— Я ничего не чувствую, — сказал он наконец с сомнением в голосе.

— Для этого, как минимум, требуется обладать соответствующим даром, — поспешил пояснить Иверсен. — Кроме того, необходима подготовка определенного рода.

Вернув книгу обратно на полку, Йон повернулся к Иверсену:

— И как же развить в себе такие способности? Каким образом можно стать Чтецом?

— Это врожденный дар, — лаконично ответил Иверсен. — Этому нельзя научиться. Иными словами, выбора тут не существует. Отец твой унаследовал это качество от своего родителя, Армана, которому, в свою очередь, оно также перешло от отца, и так далее. Поэтому вполне вероятно, что Лука и тебя наградил подобным даром.

Перед тем как сделать окончательный вывод, он немного помолчал. После чего более веско прозвучали его следующие слова:

— Скорее всего, Йон, ты тоже Чтец.

Йон с недоверием посмотрел на Иверсена. От улыбки, всегда игравшей на лице старика, не осталось и следа. Сейчас он был чрезвычайно серьезен, что совсем не вязалось с его обычной веселостью и добродушием. Йон развел руки в стороны, словно обнимая стеллажи с книгами вокруг себя.

— Но ведь я же говорю тебе, что ничего не чувствую.

— У большинства этот дар латентный — присутствует в скрытом виде, — сказал Иверсен. — Некоторые так никогда о нем и не узнают, другие, наоборот, пользуются им чуть ли ни с рождения, а многие активируют свои способности случайно. Тем не менее у большинства в той или иной степени проявлением этого таланта является сам факт выбора профессии, либо талант проявляется в процессе исполнения своих служебных обязанностей. — Он испытующе посмотрел на собеседника: — Припомни-ка, Йон, разве у тебя не бывало ситуаций, когда твое чтение оказывало сильнейшее воздействие на людей, захватывало внимание всей аудитории?

Хотя по мере произнесения заключительных речей у Йона часто возникало ощущение, что он целиком и полностью завладевал вниманием находившейся в зале публики, он никогда не усматривал в этом ничего необычного. Никаких там особых «каналов», «зарядов», никакой «энергетики» — просто-напросто техника чтения и ничего более.

— Возможно, я просто умею читать вслух лучше, чем многие другие, — предположил Йон. — Но ведь это же еще ничего не значит.

Иверсен покачал головой, соглашаясь:

— Разумеется. Можно обладать талантом декламации, не будучи при этом Чтецом.

Йон скрестил руки на груди:

— Лука был Чтецом?

Иверсен кивнул:

— Лучшим в своем роде.

— А друзья «Libri di Luca»… они тоже Чтецы?

— Да, большинство, — подтвердил Иверсен.

Йон припомнил людей, собравшихся в часовне, и попытался представить себе их как группу молчаливых заговорщиков, а не как пеструю толпу, кем они, на его взгляд, были на самом деле. Он даже тряхнул головой, стараясь избавиться от наваждения.

— Хорошо, пусть так, однако все равно здесь есть одна вещь, которой я абсолютно не могу понять, — сказал наконец он. — Раз уж речь прежде всего идет о чтении… При чем же тут тогда дислектик?

— Ты имеешь в виду Катерину? — с усмешкой произнес Иверсен. — Ну с ней особая история.

Катерина устроилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей на галерею, поджав ноги и уперев подбородок в колени. Отсюда ей было видно все помещение магазина и, что самое важное, вход. Хотя со смерти Луки прошла уже целая неделя, Катерине по-прежнему казалось, что вот сейчас дверь распахнется и маленький итальянец вступит в свои владения с таким довольным выражением лица, будто не явился на свое обычное рабочее место, а пришел домой после утомительного трудового дня. На протяжении двух последних лет, толкая дверь и слыша приветливую трель колокольчика, она и сама ощущала нечто похожее. Звон дверного колокольчика полностью изменял ее душевное состояние, приносил покой и умиротворение; она нисколько не сомневалась, что и Лука испытывал такие же чувства.

Теперь, однако, все изменится.

Взгляд ее упал на недавно замененную секцию перил. Плотник, знакомец Иверсена, добросовестно пытался подобрать такое дерево, которое по своему тону и фактуре не особо отличалось бы от старых балясин, но, несмотря на все его старания, видно было, что перила недавно ремонтировали. Должно пройти еще несколько лет, прежде чем разница сотрется окончательно.

Голоса Иверсена и сына Луки, доносившиеся из подвала, стихли, и Катерина подумала, что они, по-видимому, прошли в библиотеку. О том, что у Луки есть сын, она впервые узнала только после смерти букиниста, и новость эта явилась для нее полной неожиданностью. После десяти лет работы в магазине и, как ей самой казалось, тесной дружбы с Иверсеном и Лукой она не могла отделаться от ощущения, что с ней поступили несправедливо. Иверсен утверждал, что у Луки были веские причины скрывать этот факт, некоторые из них даже ему не были известны — скорее всего, что-то связанное с гибелью матери Йона.