Кукла моего отца - Елена Рахманина

– А ты чего тут в темноте делаешь? – интересуюсь раздражённо, оглядывая его с головы до ног. А у самой сердце трепыхается в груди, как выброшенная на берег рыбёшка.

На молодом человеке майка с эмблемой его хоккейной команды «Ирокезов» и свободные штаны. А я радуюсь, что мой наряд вполне приличный, так как спать в шелках я не привыкла. Правда, шорты коротковаты, из-за чего кажется, будто я в одной длинной майке, – дорогом атрибуте моей старой бедной жизни. Она уже истончилась от многочисленных стирок, но выбросить её не поднимается рука.

– Видимо, то же, что и ты, – салютует он мне стаканом, и я тут же чувствую себя глупой, растерявшейся перед красивым парнем девушкой.

Я уже привыкла, что Йен всегда ведёт себя со мной так, словно я пиньята, которую он может бить до тех пор, пока изнутри не посыплются конфеты. И сейчас его спокойствие и сдержанность меня напрягали и раздражали. Создавалось впечатление, будто он лишь выжидает, выбирая место, где моя броня тоньше, откуда кровь будет хлестать быстрее. Чтобы метко ранить. Словом.

– Можешь радоваться, – начинаю я выпускать коготки, хотя ничего этому не способствует, но мне остро хочется лично узнать его отношение к моему отсутствию рядом с ним, – целый месяц я не буду мозолить тебе глаза.

Он склоняет голову вбок и изучает взглядом, за которым нельзя прочитать даже любопытство.

– Ты не мозолишь мне глаза. Ты меня развлекаешь, – вновь наносит точный удар в солнечное сплетение, заставляя задыхаться от разочарования и обиды.

Почему я вдруг решила, что он обладает какими-то признаками человечности? Потому что увидела его боль? Она прошла, и вместе с ней испарилось и всё остальное.

 Аппетит пропал, но я всё же вытащила из холодильника яблоко, решив забрать его в комнату. Пальцы дрожали, и меня это злило. Я вдруг почувствовала себя поражённой. После всех наших столкновений, когда он не мог удержать руки от того, чтобы не коснуться меня, я уже начала принимать это как должное. И, чёрт его дери, ждала, когда он ко мне подойдёт!

Это конец? Весь его интерес иссяк?

Верным решением было бы развернуться и уйти. Спустить всё на тормозах. Но я не могла.

– Вот как, – произношу и сама преодолеваю тот метр, что нас разделял. Знаю, что не должна. Нельзя! Где-то внутри моей головы красными буквами мигает надпись «Опасность» и громыхает сирена. Но я так не скоро его увижу, другого шанса поиграть с огнём не представится.

Провожу пальцем по его мощной груди вниз, чувствуя стальные мышцы с бугорками пресса, что вызывает абсолютно неуместный щенячий восторг. Никогда не видела вблизи подобных ему. Йен просто само совершенство, и от его мужественной красоты захватывает дух. Здесь и сейчас кажется не таким страшным отдать душу за близость с ним.

Рука оказывается на поясе. Я накручиваю на пальцы завязки его штанов, наблюдая за его реакцией. Он заметно напрягся, но, кажется, этого мало, чтобы выбить из него нужную мне эмоцию. Когда он не провоцирует, быть инициатором в разы сложнее.

– Если хочешь попрощаться перед отъездом, то становись на колени и открывай ротик, – предлагает он пренебрежительно, с издёвкой. Ему ничего не стоит напомнить мне всё, что он обо мне думает. Я для него шлюха, продавшая свою молодость его отцу за деньги.

Делаю тут же шаг назад, упрекая себя за собственную глупость. Доверчивость. Положила голову в пасть льву, а он её и откусил.

– Это всего лишь небольшое развлечение, не обольщайся, – возвращаю ему его же слова, выдавая с головой свою обиду.

Его губы растягиваются в улыбке. Довольной. Сытой. Чарующей. Раздражающей. Бесящей. Выводящей из себя. Его хочется обнять и треснуть одновременно. Целовать и царапать, причиняя боль. Кусать, а потом зализывать раны.

– Не ты, так другая, – пожимает плечами.

О да, не сомневаюсь, что у него очередь из желающих отсосать. Ещё одно моё слово, и я закопаю себя глубже некуда. Осталось только сдаться. В этот раз победа за ним. Чувствую, что вот-вот и я предательски разревусь от острой обиды.

Я не сделала от него и пару шагов, как ощутила горячие пальцы на своём запястье, возвращающие меня на место. К нему. Радость тут же разливается в крови, и я, опьянённая его прикосновением, едва скрываю ликование.

Он опускает пальцы с запястья, совсем не удерживая меня. Но я и не думаю куда-то рыпаться. Чувствую, как Йен рисует узор подушечками на внутренней стороне ладони, и эта щекотка отзывается в животе. Все органы сводит от желания и нарастающего напряжения. Я глубоко втягиваю воздух через нос, выдавая свои чувства. Млея и испытывая тянущую слабость. Кости плавятся, и мысли с ними за компанию. Хочется стать жидкостью и стечь на пол лужицей.

– Видишь, как легко, – слышу горячий шёпот, обжигающий ухо. Смысл сказанного доходит до сознания как сквозь вату.

Я отпрянула, глядя в наглые глаза, и поняла, что он лишь насмехался надо мной.

Хочется вызвать у него ревность. Пламенную, такую чтобы от него ничего не осталось. Чтобы страдал и мучился. Как я. В то же время я понимала, что сейчас у меня только один ресурс – его отец. А играть с ним в соблазнение себе дороже.

– Козёл, – бросила ему, постыдно сбегая, слыша его хриплый смех за спиной.

Сразу видно, идёт на поправку.

Супругу ничего не стоило организовать наше с его матерью путешествие в Мексику за пять минут. Я едва успела уладить вопросы с учёбой. Благо очередное обострение Бенджамина настигло почти под самый конец семестра.

Перед отъездом я заехала к отцу в нашу старую квартирку, расположенную на втором этаже. Прямо над мастерской с магазинчиком. Когда мама была жива, отец весьма успешно занимался реставрацией антиквариата и восстановлением ветхой мебели. В те времена шла молва про его золотые руки и у отца даже не было нужды себя рекламировать. Сарафанное радио работало вполне успешно. Но после долгой болезни мамы и её смерти он уже не смог восстановиться, а посему дело почти пришло в упадок. Если бы не я.

– Пап, – зову его, отворив своим ключом дверь. Она скрипит, как и половица, на которую я ступаю.

Здесь пахнет нашим барахлом, а ещё спёртым, давно не проветриваемым воздухом. Я так и не смогла его уговорить перебраться в жилище получше. Бенджамин даже настаивал на этом, должно быть считая, что не пристало родителю супруги жить среди бедноты. Однако отец и слышать о подобном не желал. Это место его дом, его воспоминания о маме, о прожитых здесь счастливых временах.

Ко всему прочему, папа принял в штыки известие о том, что я выхожу замуж, посему не желал пользоваться дарами мистера Сандерса. Однако не все подробности моего тогдашнего решения ему были известны.

– Я тут, детка, – доносится до меня голос отца. Родной. Тёплый. До боли знакомый.

Складываю пакеты с продуктами в кухне и иду в гостиную. Он курит прямо напротив телевизора. Вокруг творится полный бардак из разбросанных носков и немытой посуды.