Рад, почти счастлив... - Ольга Покровская

«Ну что, приятель, досачковался? – улыбался Иван, покидая офис. – Вот и гуляй теперь!»

И он гулял, по обочине собирая маленькие дела – поменял летние шины на зимние, в коридоре у бабушки поправил плинтус. Как переломить своё тихое нецветущее состояние, и надо ли переламывать, он не знал.

Тем временем конец ноября налёг темнотой, и в будничной благодати Ивана стали случаться огрехи.

Всё последнее время он с готовностью принимал своё одиночество – как взнос за благополучие близких. Но теперь смирение перестало удаваться ему. Андрей что ли с Костей расшатали его спокойствие? Одиночество из добровольного и полезного стало казаться ему унизительным. В тревоге он оглядывал свою пустую молодость и, наконец, дошёл до того, что повелел себе завтра же начать жить по-человечески. Что это означало – Иван толком не знал. Но его намерение стало осуществляться само собой.

Уже на следующий день, зайдя в институт, он не то чтобы увидел – почувствовал – как в гардеробе и на лестнице с лёгким электрическим покалыванием касается его чей-то взгляд. К обеду облако флирта сгустилось, и из него выделился человек, обладающий плотью и речью. Им оказалась миловидная студентка, непринуждённо, как знакомого, дёрнувшая его в вестибюле за рукав. «Хочу переслать тебе кое-что. Можно мне твой емэйл?» – запросто сказала она. Иван, растерявшись, отдал ей свою «звукоизоляционную» визитку и в тот же вечер получил письмо. Девушка назначала ему свидание в одном из клубов, спасительно оговариваясь при этом, что оставляет за ним право не приходить.

Он пришёл в клуб без капли волнения, с расслабленно повисшими руками и ровной добротой в сердце.

Они поболтали, теряя в шуме куски предложений, и разумно сошлись на том, что люди они не похожие, вместе весело им не будет.

Девушка отправилась танцевать, а Иван с облегчением вышел. Под ногами хрустел ледок, час назад ещё бывший слякотью. И уже проглянули мельчайшие звёздочки, еле видимые через подсвеченный фонарями смог.

В бодром настроении вернувшись домой, он поразмыслил и сразу нашёл несколько возможностей продолжить «хождение в жизнь». Пойти в офис – там возле окна сидит у них Таня – определить на глаз величину её чувства трудно, но сколько-то, безусловно, есть. Пойти на седьмой этаж, повиниться перед Олей за годы малодушия и разом всё исправить. Позвонить Бэлке в Австрию – окунуться с ней опять в эту реку – почему нет? У Бэллы трагическая красота и чистое сердце. Она сестра Кости, в конце концов. А вот и «билет на пароход» – синий том Чемоданова. Одним словом – довольно. Пора уже с кем-нибудь разделить жизнь!

Но даже и тогда, в бреду планируя счастье, он понимал, как это будет неправильно, и как нелепо может закончиться.

Переболев приступ, Иван остался сам при себе. Разыскал по кондитерским «Адвенц-календер» – набитый конфетами рождественский календарь, и подарил Максу. Это был мудрый шаг, потому что теперь каждый день у них был повод для встречи – обсудить доставшуюся фигурку. Искушенные в Рождестве швейцарцы поместили в окошечки горькие ёлочные шары, молочные свечки и ореховых ангелов в фольге. Макс не ел их, а собирал. Впоследствии всю коллекцию на золотых нитях можно было повесить на ёлку.

Иван по старой привычке стыдился своей обывательской неги и был рад однажды у бабушки по кухонному радио услышать слова кого-то из древних святых «Могу в изобилии, а могу и в скудости». Не то чтобы он безоговорочно доверял святым, но созвучие было ему приятно.

* * *

Понемногу дым зимы, пришедший на смену осенним туманам, застлал дома напротив. На крыши за ночь наметало столько, что клубило потом весь день. Совсем тоска не ушла. Она стояла поблизости, на порожке. Ивану хотелось уехать куда-нибудь, и в движении своём совпасть со снегом. То он рвался на дачу, то мечтал снова сесть в самолёт, чтобы на взлёте увидеть снежную ткань изнутри. Но у бабушки на погоду разнылись суставы. По утрам и на ночь она сетовала ему на тяготы возраста и раз даже заплакала. Куда он поедет! Хватит уже, погулял.

Однако Ивану всё же выпала дорога – в город Санкт-Петербург.

Его позвал отец. Точнее, не позвал, а предоставил повод. Сам он жил в Питере уже пять лет, уехав туда сразу после разрыва с мамой. С сыном общался редко и нехотя. Преподавал, занимался исследованиями. Его нынешняя академичность была удивительна Ивану. Никогда прежде отец не довольствовался одной наукой, но сопрягал её успешно с коммерцией. Похоже, его уснувший на время предпринимательский дух вновь воспрянул. Отец решил открыть в Питере филиал своего московского предприятия – того самого, которым расслабленно и безынициативно, сложив весь труд на плечи коммерческого директора, управлял его сын. Для регистрации филиала потребовались документы, которые Ивану предстояло подвезти на вокзал и передать коллеге отца, отбывающему в Питер.

– Зачем же передавать! Я лучше сам приеду! – сразу решил Иван. И хотя отец возражал, находя рвение сына бессмысленным, отговорить его он не смог.

Всю дорогу Иван проглядел в окошко и нисколько не заскучал – потому, вероятно, что смотреть в окно было его призванием. В районе Бологого тянувшийся от самой Москвы снег кончился. Над поездом повисли лиловые тучи, яркие, как непросохшая акварель. Точно такой же облачностью пару часов спустя встречал его Питер. На Невском, в первой попавшейся кофейне, Иван позавтракал и, обнаружив, что до встречи с отцом ещё уйма времени, отправился гулять.

Он бродил по улицам, удивляясь, как всё же похож его отец на Петербург. Сходства было много – в строгости архитектурных линий и линий лица, в погоде и нраве. А вот птицы, звери и дети не шли ни городу, ни отцу. Иван почувствовал это, когда на перекрёстке к нему пристроился щенок дворняги и грамотно, нога к ноге с человеком, пересёк дорогу на зелёный свет. Всей своей повадкой щенок выражал радость, его рыжая шерсть лоснилась – он ещё не хлебнул собачьей жизни. Очутившись на другом берегу, щенок немедленно напал на воробьёв и отбил у них хлеб. Иван смотрел и вспоминал, как во дворе его детства отец обходил за семь вёрст пиры голубей над раскрошенной булкой.

Прошло утро, на влажных сумрачных улицах потеплело. Иван расстегнул куртку и гулял так до обеда, грудью чувствуя разницу в климате двух столиц. А затем подуло солнцем. Облака расступились, и холодный ясный ветер вынес его на угол двух старых улиц, где они с отцом договорились встретиться.

Настаивая на приезде, Иван берёг в душе скромную цель – понемножку начать сближение. Тут главной хитростью было не давить на отца, ничем не выдать своего намерения. Иван исполнил её «на пять». Просто отдал документы, образцы рекламных буклетов, коробку с печатями. Даже приветливого взгляда не позволил себе.

В ответ на его образцовую сдержанность, отец предложил прогулку. Они пошли вдоль реки, и всю дорогу Иван чувствовал, как много у него от отца – походка, лицо, даже голос. Только глаза – рассадник нежных чувств – у Ивана были мамины. И получалось: они с отцом выглядят, как недружные, воспитанные порознь братья.

Прогулка не удалась. Дор о гой отец взялся расспрашивать его о работе, но Иван завалил экзамен. Не вспомнил цифр, запутался в поставщиках – одним словом, выказал позорную неинформированность в делах своего королевства.