Рад, почти счастлив... - Ольга Покровская

– Благословить? – растерялся Иван. – C чего это ты взял, что я могу? Ну ладно… Давай, с Богом!..

Он тронул его плечо, и свободный от тяготы Костя вылетел вон.

– Спасибо! – прокричал он из лифта.

С сомнением Иван прикрыл за ним дверь, в кухне налил себе в чашку остатки заварки и вернулся на лестничную площадку. Сел на корточки. Попивая, смотрел вниз, на ступени и решётку перил. Возвращался, доливал горячей воды. Ему было лень заваривать чай снова, так что вскоре он пил уже просто тёплую воду. Иван размышлял о благословении. Не то чтобы оно было залогом успеха. Скорее – защитой от мук совести в случае неудачи. Теперь, когда Костя приползёт к нему, зашибленный своими «дровами», виноват будет он, Иван! Так, чуть улыбаясь, он думал. И думал уже без улыбки: вот лежит в комнате на столе укоризненный «Чемоданов». И нет никого, кто дал бы благословение отвезти его Бэлке. Ошибёшься, предашь, растратишь – мучься сам!

* * *

Костя отхлынул, и жизнь выровнялась, как дыхание. В своем стариковском обществе Иван продолжал наблюдать за растущей зимой. Накатывали метели – сначала крупяные, потом влажные, наконец, истинно зимние – когда снежинки, сухие и пушистые, как липовый цвет, густо летят над землёй. На лесных прогулках от снега ныли глаза, колёса вязли в лесном неутоптанном насте, а Иван и представить себе не мог, как завершить сезон.

Так бы и кататься ему всю зиму, но однажды на спуске в овражек он увидел впереди человека, одетого со спортивной отвагой – в тренировочные брюки и футболку, взмокшую на спине. Человек шёл бодро, из-под его кроссовок брызгало листвой и толчёным льдом. Проскальзывая, он сбежал в овраг и на разбеге взлетел вверх по тропе, чуть тронув ладонью землю – как смазавший прыжок фигурист.

Иван смотрел с полуулыбкой. Ему стало понятно необъяснимое словами превосходство пешехода над ездоком.

С тех пор он ходил на реку пешком. И хотя темнело рано, и одеваться приходилось тепло, настроение у него было лёгкое.

А тут ещё пришла счастливая весть от мамы: без помощи второго бывшего мужа, подходящей работы в Вене для неё так и не нашлось. «В Москву-у-у!..» – гудело над мамой зимним ветром, но она крепилась, потому что вернуться значило признать поражение.

Иван её не торопил, но чувствовал, что разлуки им осталось на месяц – не больше. И это хорошо, потому что дома, уж конечно, ей станет легче! Иван верил, что человека, живущего на родине, окружает полезный пар, питательная среда, которую способен усвоить лишь тот, кто в ней рождён. Наверно, было бы справедливо назвать этот пар неудобным словом «любовь». Но ему не хотелось так просто сдавать своё, с трудом завоёванное трезвомыслие.

«Может быть, дело в климате?» – надеялся он. И придирчиво осматривал, словно бы готовил к приезду мамы родные окрестности. Как придётся ей западный ветер с реки? А новый пейзаж с возведёнными по небу башнями? Приноровятся ли ноги ко льду? Привыкнет ли сердце к волнению за дедушку с бабушкой?

Вопросы не отпускали. Он всё думал – как честно объяснить маме своё житьё-бытьё, что прекрасно в нём, а что горько. И однажды его озарило. Иван отправил маме по электронной почте несколько строк.

«Ты спрашиваешь, как мы тут себя чувствуем в целом? – писал он. – Я скажу тебе. У нас неподалёку строят дом. Я из окна наблюдаю за стройкой. Там на высоте двадцати этажей каждую ночь сидит крановщик. Мне всё время хочется отнести ему еды – как будто он узник в башне, но я знаю, что это лишнее. В кабинке ему не страшно. Под ним – просторная, хорошо укрытая снегом Русь. Ветер его качает. У него горит свет. Вот такая метафора».

Снег и правда порадовал Ивана в этот год. Метели, каких не знали давно, отгородили Россию от всего бесснежного мира. В коконе снега, уютном, как никогда, зима и Иван с нею подвинулись к Новому году. В это время из своего голого, обделённого снегом края ему позвонил Андрей.

– У меня грандиозная новость! – сообщил он. – И всё по твоей вине! Я знал, что ты способный парень, но чтобы вот так, одним тостом переменить жизнь!..

Оказалось, всё это время Андрей не звонил потому, что хотел довести свою новость до блеска, и вот теперь, он был готов представить её Ивану.

– Я купил дом! – объявил он. – Но это не всё. Я не могу тебе сказать всего вот так, не видя лица. Ты зайди на «почту», я тебе письмо отправил с фотографиями. Посмотри – потом созвонимся.

Как понял Иван, средиземноморское приобретение нравилось Андрею всерьёз. Да что там нравилось – он буквально плакал от благодати, и письмо его было солёное.

«Встаёшь – цветные туманы! По одну сторону море, по другую холмы – Божий мир, иначе и не скажешь. Люди весёлые, приличные, девчонки все – барышни, ребята – такие ремарковские. Круглые год цветы, птицы – никто на зиму не умирает! Вообще никто не умирает! И никто тебе не указ. Живёшь себе, как человек, вольно, на лучшей земле. Ты приглядись хорошенько! Но вообще фотографии ничего не дают. Тебе надо увидеть!»

Иван читал и удивлялся: с его другом произошла странная вещь. Как если бы душа пресытилась властью трезвого разума и сорвалась в детство, к романтическим первоосновам.

Цель у Андрея была простая – побыть строителем, садоводом и виноградарем, трудом завоевать себе новую родину. Заботы не пугали его. Со временем он собирался освоить и море. «Мужчина обязательно должен плавать, чтобы берега не видно! – писал он. – И летать».

На покупку приморского сада Андрею пришлось взять кредит. Зато его деловая муза ожила. Он знал, что в каждой сделке кроется пядь легендарной земли, и работал с вдохновением. «Ещё годок, – писал он. – И я свободен!»

С растерянной симпатией Иван пролистал десяток снимков, прикреплённых к письму. Одна картинка его задела. Он развернул её во весь экран и смотрел с улыбкой, как в солнечно-зелёном саду на груде камней восседает Андрюха, весёлый, в зелёной бандане. А позади него, в глубине сада, дева в платье до пят несёт, словно ведёт за руку, пустой картонный ящик. Кроме пиратского головного убора, никаких бросающихся в глаза перемен в своем друге Иван не нашёл. Он распечатал снимок и, держа в руках глянцевый лист, долго всматривался – где там счастье?

Когда же, наконец, отложил фотографию и, выключив лампу, собрался уйти, вид за окном поразил его. Иван сделал шаг навстречу и замер. На улице творилась невообразимая суматоха – намешанные во мраке снежные хлопья крутились и лупили в стекло. Москву накрыла буря. И сразу же зазвонил телефон: бабушка с дедушкой на перемену погоды дружно почувствовали недомогание. Пришлось, напялив наскоро свой бутафорский оптимизм, картонное своё спокойствие, идти и утешать их. В тревоге, в дыму валокордина, Иван провёл остаток вечера. «Какие моря! – думал он горестно. – Какой ещё виноград!»

А когда измученный, пьяный от тревоги и снега вернулся домой и попал взглядом всё в тот же зелёный кадр, гнев пронзил его. Со злостью он схватил телефон и позвонил Андрею – требовать отчёт о предательстве.

– Я посмотрел твои картинки! – произнёс он. – Ну и как же тебя угораздило? Что, вот так, приплыл на Гозо, увидел «лодку» и переменил жизнь?