Дэниел Мартин - Джон Фаулз

Ну и весь этот мрак по поводу его распавшегося брака. Я и пытаться перестала — всё равно ничего не распутать. И другие женщины в его жизни. Прямо гротеск какой-то, так он выкручивается, если я сую свой нос в эти его дела. Будто это может меня обидеть, будто такое прошлое может сделать мужчину менее привлекательным. Напрасно я сравнила его с элегантным кожаным чемоданом. По правде, он больше похож на старый, лопнувший свёрток, перевязанный рваной бечёвкой с тыщей дурацких узлов. Всё, что есть во мне шотландского, просто на дыбы от возмущения встаёт.

Всё это пришло мне в голову в тот странный последний вечер (разумеется, провидческий дар от бабки — сплошная чепуха, но знаешь, Дэн, поразительно, только я и вправду чувствовала: что-то должно с нами случиться). Когда ты, то есть он, заговорил о пропастях. А я сказала ему, что он имеет в виду баррикады. Очень надеюсь, он подумает об этом всерьёз, если когда-нибудь прочтёт то, что я написала.

Я всё снижаю и снижаю образ, но на самом деле это нас просто приравнивает друг к другу. Раньше я никогда так ясно не представляла себе, что «старый» ум — это тот же «молодой» ум, только в пожилом теле. (Ой, это зло сказано, я имела в виду в теле, которое уже не так молодо.) Всё чаще и чаще наступали периоды, когда я сама себе казалась гораздо старше. Я была старше. Когда раздался тот необыкновенный звонок, он был словно ребёнок, словно маленький мальчик: испуган и взволнован — и старался скрыть оба этих чувства, притворяясь умудрённым и «зрелым». Кто-то и вправду на самом деле, да Господи, просто реально нуждался в нём. И он понял, что свободен, — я это почувствовала. И очень рассердилась, но мне удалось это скрыть. Не потому, что он решил уехать, а из-за того, что втянул меня в эту историю. Использовал как предлог. Не понимаю, почему меня так огорчает, что я иногда использовала его. Я-то, по крайней мере, этого никогда не скрывала.

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю: всё, что произошло, во всяком случае что-то вроде этого, было просто неизбежно. После того как я порвала с Тимом и пустилась во все тяжкие, оно просто висело в воздухе. В конце концов должен был появиться кто-то вроде Дэна. Этот элемент я и привнесла в наши отношения с самого начала (хотя расчёта тут не было никакого; я только хочу сказать, что он, помимо всего, научил меня быть честнее). Так должно было случиться. В этом было что-то вроде диалектической неизбежности, всё и должно было в один прекрасный день перерасти во что-то иное. Это самое «поэтому» — всегда витало над нами. Превращая всё в некий этап, в ступень — в обоих смыслах слова.

Гарольд — это было ещё в Бирмингеме — очень чётко мне всё разъяснил. Он сказал: «Все хорошие актрисы — шлюхи. Потому что, помимо нормальной потребности в эксперименте, в приобретении опыта, наш профессиональный долг — экспериментировать, чтобы приобретать опыт». Я сознавала, что это так, задолго до Дэна. Особенно чётко — когда порвала с Тимоти. Даже в самые тяжкие моменты, когда мы скандалили и орали друг на друга, скрытая ото всех где-то на задворках моего сознания крохотная куколка Дженни сидела спокойненько, слизывая сливки. Моя первая роль в кино была полна таких сливок, если уж быть до конца откровенной.

В Лос-Анджелесе Дэн явился в аэропорт меня встретить. С этой женщиной из рекламного отдела студии, с её фотографом и с букетом роз в целлофане. И заявил, что пришёл лишь потому, что Билл занят: он просто его заменяет. И всё испортил. Правда, не очень. Но он был трезв, сух и вёл себя по-отечески. Совсем иначе, чем тогда в «Кларидже». А когда мы наконец очутились в лимузине и помчались в страну гамбургеров и жаренной соломкой картошки, он рассказал, как он сам впервые сюда приехал — много лет назад — и его никто не встречал. И это чувство — абсолютной чужеродности и растерянности. Увидел, что я смотрю на один из множества одноногих рекламных щитов с абсурдной гигантской барабанщицей, медленно вращающейся на самой его верхушке, и говорит: «Вам придётся решить для себя одну очень важную вещь — что на самом деле реально, вы или Лос-Анджелес. Согласны?»

Я сказала: «Согласна».

Это стало моей мантрой. Это был самый лучший, самый замечательный из всех его подарков. «Лос-Анджелес» — это ведь может быть где угодно.

Я совершенно рассыпалась на куски, и в гостинице меня заставили сразу же отправиться в постель. Следующий день у меня был свободный — день отдыха перед встречей с рекламщиками, примеркой костюмов и всякого такого. И ещё мне дали список адресов — посмотреть квартиры. Я ещё раньше решила, что жить в снятой квартире — это всё равно как в меблирашках во время гастролей. Жестянка с кофе, бутылка с очистителем, чайник… Пожалуй, это то, что надо. Женщина из рекламного отдела обещала повозить меня посмотреть квартиры, но Дэн предложил заодно поездить по городу, посмотреть самые интересные места. Думаю, он по выражению моего лица понял — эта дама мне вовсе не по вкусу. Я её просто испугалась, такая она деловая, строящая собственную карьеру и собственную внешность, такой у неё тщательно продуманный, журнально-обложечный шарм.

Он заехал за мной на следующее утро, в десять. А мне не удалось выспаться: я всё вставала, глядела в окно. Так вот она, Америка. Вот оно — это место, вон внизу, за окном, знаменитый Сансет-бульвар. Девять десятых моего существа всё ещё оставались в Лондоне, в моём любимом крохотном Белсайз-парке. Мне было страшно; хорошо, что Дэн будет здесь утром, хорошо, что взялся сопровождать меня в поездке по городу. Он ждал внизу, в баре, читал вчерашний лондонский «Таймс», прихлёбывая кофе. Такой спокойный, вселяющий уверенность. Я даже на какой-то момент почувствовала себя просто туристкой, с удовольствием предвкушающей массу интересного. Но всего оказалось слишком много. Мы посмотрели слишком много квартир на слишком большом расстоянии друг от друга, и я опять запаниковала и стала полагаться больше на интуицию, чем на здравый смысл. А он был предельно терпелив и нейтрален. Как агент по продаже недвижимости с богатым клиентом: ему скучно и надоело, но он должен это скрывать… А потом мне подумалось, он просто исподтишка наблюдает за мной, решает, гожусь ли я для этой роли на самом деле или нет, и обозлилась, что он в этом не уверен. Позже он скажет, что ему тогда понравилась моя «переборчивость» — так он это назвал. Ему просто было любопытно «с антропологической точки зрения». А «с постельной точки зрения» я тогда о нём и не думала. Впрочем, нет. Был один момент в какой-то кошмарной спальне, где мы оба стояли. И я сразу его зачеркнула. Он попытался отговорить меня снимать квартиру, которую я в конце концов согласилась снять. Но мне вид ужасно понравился. К тому моменту я уже поняла, что не смогу найти ни такой формы комнат, ни такого стиля мебель, с какими могла бы счастливо сосуществовать. Поэтому решила снять вид из окон. Мы вернулись в отель к позднему ленчу. Он предложил ещё повозить меня по городу. Но мне уже хотелось от него поскорей отделаться. Ушла к себе и легла спать.

Вечером из Нью-Йорка вернулся Билл, и они втроём — Билл с женой и Дэн — повели меня обедать. Намечено было познакомить меня со Стивом, но он так и не появился, хотя предполагалось, что он прилетит тем же самолётом, что и Билл. Билл извинялся за него, даже малость переборщил с извинениями. А Стив был очень занят: баб трахал, разумеется (это он сам поспешил объяснить мне, как только мы с ним встретились на следующий день). Всё в том же стиле, как и райские птички, что он прислал мне в номер с запиской («В восторге от возможности поработать с Вами. Стив»). Они ждали там моего приезда вместе с целым цветочным магазином: от отеля, от Билла, от этого Голда, от студии… а от Дэна, между прочим, — нет. Все карточки надписаны одной и той же рукой. Когда я поблагодарила Стива за цветы и записку, он лишь руками развёл — отвратительное актёрство, игра — хуже не придумаешь. Вроде он и не знает, о чём это я толкую.