Укол гордости - Анна Акимова

– Как давно Зайцева употребляла наркотики? – Следователь Седов уперся в Варю сонным, неприязненным взглядом.

– Нет, нет, она никогда никаких наркотиков не употребляла, – заторопилась Варя. – Ведь у нее и следов никаких нет на руках, вы же видели, наверное.

– Наркотики можно вводить не только в локтевую вену, – назидательно заметил Седов. – Значит, вам неизвестно, употребляла ли Зайцева наркотики? Может быть, она курила травку, глотала таблетки, нюхала кокаин?

– Я на сто процентов уверена, что Ида никогда ничего такого не употребляла, – упрямо повторила Варя. – Она всегда о здоровье заботилась, фитнесом занималась, диету соблюдала…

Следователь поморщился, что-то записал в протокол и переглянулся со своим безмолвным коллегой. Варя оглянулась. Носоног встретил ее взгляд и неожиданно широко и дружелюбно улыбнулся, сразу став очень симпатичным. Варя смутилась и быстро отвернулась.

Интересно, чего это он разулыбался? То ли хочет ее подбодрить, то ли более откровенно выражает насмешку. Может быть, у нее что-нибудь не в порядке в одежде или прическе? Варя попыталась разглядеть свое отражение в стеклянных дверцах шкафа, стоявшего позади следовательского кресла, но тут же опомнилась и ужаснулась. О чем она думает, в то время как Ида умерла…

– Вы утверждаете, что Зайцева, будучи в агональном состоянии, позвонила вам? – прервал ее раздумья Седов.

– Утверждаю, да, – очнулась Варя. – То есть я не знаю, в каком она была состоянии… то есть в плохом состоянии, конечно, у нее голос был такой… странный… Но она мне звонила, да…

– И сказала, что помирает… – В голосе следователя так явственно звучала издевка, что Варя растерялась.

Не верит ей. Сидит тут, весь такой царь и бог, смотрит на нее, как на козявку, и не верит ни одному ее слову.

– Она сказала, что ее убили, – упрямо сказала она. – Не помирает, а убили.

Седов брюзгливо поморщился, что-то пометил в своих бумагах и вновь уставился на Варю.

– Что можете сказать о ее сожителе? Как она реагировала на его смерть?

Ага, значит, он спрашивает о Сливкове, а не о Зольникове, сообразила Варя и пожала плечами.

– Я не знаю, я ее не видела в тот день. На похоронах ее не было, говорили, что она заболела. Так получилось, что я вообще ее больше не видела… живой.

– Как же так? – делано удивился следователь Седов. – Что ж, вы с подругой не общались, что ли?

– Ну… – замялась Варя. – Мы поссорились…

– Чего так? – откровенно издевательским тоном спросил следователь. – Не поделили чего? Или кого? Сожителя, что ли?

От такого хамства у Вари к глазам подступили слезы.

– Никакого отношения к ее сожителю я не имею, – дрогнувшим голосом сказала она. – Мы просто поссорились.

– Просто… – передразнил Седов. – Просто, да не просто… Ладно, свободны пока. Из города никуда не уезжайте.

Закрывая за собой дверь следовательского кабинета, Варя мучилась вопросом: что значит «свободна пока»?

Тот, кого Варя назвала Носоногом, выбрался из кресла и уселся на ее место, на стул напротив Седова.

– Зашугал ты девушку, Гена. – Он поставил локти на стол, нагнулся поближе к Седову. – Чем она тебе так не понравилась, а?

– Так ведь врет, – сонно позевывая, ответил Седов и сильно потянулся, хрустнув суставами. – Врет и не краснеет.

– С чего ты взял? А мне она показалась искренней. И вообще, нормальная девчонка, глаза хорошие.

– Вре-ет, – убежденно повторил Седов. – Зайцева эта самоубилась, картина же типичная, сам видел. Следов насилия никаких, шприц с отпечатками в наличии, записка предсмертная, дверь в квартиру открыта была. А этой Иваницкой она позвонила, конечно, перед тем, как наркотик себе вколоть, а не после того. Чтобы побыстрее ее нашли, чтоб не лежать, не тухнуть, и дверь открытой оставила затем же. А эта твоя нормальная девчонка твердит «убили, убили…»

– Ну и зачем Иваницкой это нужно, по-твоему? – Носоног тоже потянулся, закинув длинные руки за голову.

– А совесть ее мучает, и боится. Мои ребята пошустрили в институте ихнем, поспрашивали народ. Сожитель этой Зайцевой эту самую Зайцеву кинул, к другой бабе переметнулся. И кто эта баба? Да зуб даю, эта самая Иваницкая и есть. Баб ведь хлебом не корми, а дай подружкиного хахаля увести… Зайцева и не выдержала. Мужик ее кинул, да потом еще и коньки отбросил. А Иваницкая, видно, боится, что теперь ее обвинять будут, вот и мутит воду – убили, видите ли… Зайцева ей, поди, по телефону сказала: из-за тебя, мол, подруженька, из жизни ухожу…

– Ну ты ж этого наверняка не знаешь.

– А мне и не нужно знать. Я это дело закрываю. А если эта дамочка будет воду мутить, я ее закрою суток на двое, и там ее научат, как себя вести.

– Ну ты страшный человек, Гена, – насмешливо сказал Носоног.

– Я не страшный, я занятой. – Седов стал складывать в стопочку бумаги. – Некогда ерундой заниматься. Это ты сам себе хозяин, а тут начальников толпа, и каждый тебя имеет, как хочет…

– Ну ладно, Гена, тебе виднее. Спасибо, что позволил поприсутствовать.

– Ну давай… Кстати, Слава, я так и не понял, какой у тебя тут интерес?

– Долго объяснять. Считай, что я веду следствие в интересах одного своего клиента…

4

Варя сварила кашу для Персика и вынесла кастрюльку на балкон – пусть остынет на ветерке. Вернувшись в комнату, она взялась за пылесос – пора было делать уборку, или, как она любила говорить, бороться с энтропией.

Персик сразу же убрался на балкон, он не выносил гудения пылесоса. Варя, потаскав воющий агрегат по комнатам, выдернула шнур из розетки и, бросив пылесос посреди комнаты, плюхнулась на диван. Пропади она пропадом, уборка эта. Не лежала у Вари сегодня душа ни к чему.

Вчера похоронили Иду. Варя, наглотавшаяся успокоительных, стояла в толпе сослуживцев, слушала негромкие разговоры. Все это были домыслы о причинах Идиного самоубийства, и все это было, по Вариному мнению, ерундой.

Ну не могла Ида покончить с собой. Не тот характер. Да она бы скорее всех вокруг поубивала, только не себя… Иду убили. Она сама сказала тогда по телефону: «Меня убили».

Что она еще тогда говорила? В памяти остались какие-то обрывки слов. Что-то о Сливкове… Еще какое-то невнятное то ли «берись асу», то ли «борись асу»… Что за «асу»? «Красу»? «Колбасу»? «Борись за колбасу»? Тьфу, глупость какая!

Ида совершила какую-то ошибку, и ее за это убили. Ее и Сливкова. Как сказал тогда Сливков: «Молчи, а то нас ликвидируют!» Вот их и ликвидировали…

Что такого Ида могла сделать? Такого, за что убивают? Может, какие-то финансовые махинации? Но Ида была простым бухгалтером, даже не главным. И возможны ли в их институте такие крупные аферы, за которые можно, не задумываясь, убить человека? Ничего уже не понять, ничего не поправить, так это теперь и останется…