Укол гордости - Анна Акимова

И она снова зябко поежилась.

– Ты вот лучше скажи, – поспешила отвлечь ее Гайка, – как эта твоя тетка с ухом их убила?

– Ох, если б знать, – вздохнула Варя. – Думаю, что это яд с отсроченным действием. Эта тетка как-то вводит им яд, наверное, микрошприцем. Такие есть, я читала. Умирают они не сразу, через какой-то период. Причем этот период у разных людей разный. Вот Сливкова она встретила утром, а умер он не раньше вечера, потому что Борька Плохинский после работы еще пил с ним пиво. А жених, ну то есть Гримайло, прожил с момента встречи часа четыре, по моим подсчетам.

– Алкоголь! – авторитетно сказала Гайка. – Жених наверняка на свадьбе напился, а алкоголь изменяет чувствительность организма ко многим препаратам.

– Ну да, наверняка, – согласилась Варя.

– А они что, не чувствуют, что им что-то вкалывают? – скептически прищурилась Гайка.

– Ну, ощущение наверняка мимолетное, они ничего не успевают понять. Помню, Сливков слегка дернулся, когда эта тетка на него навалилась. И наверняка у профессионалов существуют какие-то приемы, чтобы ослабить ощущение, отвлечь…

– У киллеров-профессионалов? – уточнила Гайка. – Слушай, мне как-то не верится, что старушка может быть киллером.

– Да не старушка она, сильная тетка. Так перла по городу, я за ней еле успевала. Тут другое интересно: что это за яд такой? Почему у них эта жуткая улыбка на лице? Может, этот яд вызывает приступ веселья? Такого, знаешь, зловещего?

– Вау! – вдруг заорала Гайка так громко и неожиданно, что Варя вздрогнула и подпрыгнула на стуле, а Персик встрепенулся и озадаченно гавкнул.

– Ты чего? – растерянно спросила Варя.

– Вспомнила! Вот чесалось в мозгу, а вспомнить никак не могла. Как же это?.. Шас-щас-щас! Сердоликус… нет, сардиникус… нет! А, вот – сардоникус! Сардоникус! Сардоникус рисус! Или рисус сардоникус – как-то так.

– Что это – рисус сардоникус? – осторожно спросила Варя. Она вспомнила расхожее мнение, что психиатры порой очень напоминают своих пациентов. Может, и будущие психиатры тоже?

– К нам в больницу, – возбужденно затрещала Гайка, – однажды мужика привезли. Он от столбняка умирал. Так вот, у него лицо тоже так свело, как будто он улыбается жутко. Мне потом Глеб Борисович, доктор наш, объяснил, что так действует столбнячный токсин. Происходит паралич лицевых мышц. Эту гримасу называют «рисус сардоникус» – сардоническая усмешка. Она является характерным признаком поражения столбнячным токсином.

– Ох ты! – Варя тоже пришла в возбуждение. – Значит, столбняк! Завтра же надо сбегать в научку и почитать об этом. И в Сети посмотреть!

– Но что это нам дает? – спросила Гайка. И сама себе ответила: – Ничего!..

– Ошибаешься, Ватсон! – возразила Варя. – Это след! Понимаешь, это след! Если для убийства используется бактериальный токсин, то… Это не крысиный яд, его в магазине не купишь. И на коленке тоже не сделаешь. Нужна лаборатория, сложное оборудование, термостаты, автоклавы, микроскопы и еще куча всего. А если бактерии патогенные, то еще сложнее. Особо устроенная вентиляция, ультрафиолетовые лампы, не знаю, что еще… Таких лабораторий очень мало, у них особый статус, и я не знаю, есть ли у нас в городе такие.

– А у вас в институте… такого быть не может? – осторожно поинтересовалась Гайка.

– Нет, у нас в институте микробиологией никто не занимается.

– А это может быть тайная, никому не известная лаборатория? – напирала Гайка.

– Ты имеешь в виду частную лабораторию, не государственную?

– Ну да.

– Ну не знаю, – заколебалась Варя. – В наше время все возможно. Но ты представляешь, какие это деньги?

– Н-да! – Гайка решительно положила себе на тарелку еще кусок торта. – Значит, эта старушка не могла на коленке сварганить этот ядик для собственных нужд.

– Исключено, – вздохнула Варя. – Знаешь, я только сейчас поняла, что впуталась в очень скверную историю. Играть против людей с такими возможностями…

– В полицию не пойдешь? – Гайка рассеянно уплетала торт, было видно, что она о чем-то глубоко задумалась.

– Не пойду. Я тебе рассказывала про следователя, который Идино дело вел. Если я к нему пойду, он меня же и обвинит в нападении на саму себя. Он бы меня и к убийству Иды с удовольствием припахал.

– Почему не припахал? – деловито спросила Гайка.

– Ему было удобнее считать ее смерть самоубийством. Ни в чем ведь разбираться не надо…

– А если к другому следователю?

– А что я ему скажу? Я ведь только интуитивно чувствую, что все это связано, доказательств никаких. Иду вот убили не токсином, на меня тоже покушались по-другому…

– Я вот тоже думаю, почему ее убили по-другому и тебя убивали по-другому?

Варя молча пожала плечами.

– А ты вообще думаешь о том, что они могут повторить попытку? – мрачно сказала Гайка. – Сама говоришь, что они знают, где ты живешь. Вдруг они уже поднимаются по лестнице? Вот сейчас как позвонят в дверь!

Варя молчала. Это было то, о чем она старалась не думать.

Но тут в дверь и правда позвонили.

Варя и Гайка одновременно вздрогнули и уставились друг на друга. Персик бешено залаял и бросился в прихожую.

– Не открывай! – страшным шепотом воскликнула Гайка.

В дверь продолжали звонить. Персик лаял.

– Я посмотрю в глазок. – Варя на цыпочках пошла в прихожую.

На площадке топтался дед Илья, Варин сосед. Варя поспешно открыла дверь.

Дед Илья пришел предупредить, что вечерней электричкой уезжает к родне в деревню, и велел Варе приглядывать за его жилищем. Запасные ключи от его квартиры всегда висели на гвоздике у Вари в прихожей. Варя клятвенно обещала каждый день заходить к деду в квартиру и проверять, все ли в порядке.

Дед пошел было на выход, но вдруг, уловив какое-то движение на кухне, бесцеремонно отодвинул Варю в сторону и двинулся туда. Не обращая внимания на испуганно таращившуюся на него Гайку, он подозрительно оглядел стол и принюхался. Но, не углядев ни рюмок, ни бутылки, ни пепельницы и не учуяв запаха дыма, отмяк.

Дед Илья не раз заставал Варины посиделки с Идой, которая не признавала задушевных чаепитий без сухого вина и сигарет. Дед Иду терпеть не мог, считал, что она сбивает Варю с толку, и каждый раз устраивал Варе нагоняй. Причем в вине дед большого греха не видел, называл его «кислятиной» и считал безобидным баловством. Но курево выводило его из себя.

– Хужей курящей девки тока свинья! – кричал он на Варю, и не одна пачка сигарет летела в помойное ведро или исчезала, смятая, в дедовом кармане.

Не углядев на столе ничего крамольного, дед подобрел и, уже благосклонно, познакомился с Гайкой. Приглядевшись к новой Вариной подружке поближе, дед приосанился, и в его голосе и взглядах, которые он бросал на Гайку, появилось что-то такое, что Варина бабушка назвала бы «гусарским». Это было так явственно, что Гайка ярко краснела, а Варя втихомолку хихикала.