Боярин Осетровский - Константин Константинович Костин

Какие-то знакомые интонации промелькнули… Тувалкаин⁈ Да нет, не может быть… Тот категорически отказался служить мне, а этот сам пришел. Да и Козьма сильно постарше Тувалкаина, тот, даже с учетом заключения в подвалах Дома выглядел помоложе… да просто иначе выглядел! И все же, все же…

— Тувалкаин? — напрямую спросил я в спину повернувшегося к столу старика.

Тот обернулся. Да нет, точно — не похож.

— Каждый умелец на свете был бы горд носить имя первого кузнеца. Но я не могу сказать, что достоин его.

Ладно. Похоже, мне уже мерещится.

— Разреши заняться твоей задачей? — Козьма указал на рабочий стол, на котором в сложном, понятном только самому мастеру, порядке лежали инструменты и детали. Ах, да, я же поручил ему сделать мне карманные тиктакалки. Хотя, после того, что он показал с кандалами — можно брать его на службу, не глядя. Таких мастеров еще поискать и не найти.

— Да, занимайся. На досуге — посмотри еще вот это, что это и к чему полезно.

Я протянул старику-часовщику мешочек с амулетами, собранными мною с тел убитых поляков. Что с боя взято — то свято.

* * *

— Викешенька! — в мою комнату влетела Аглашка, — Ты жив⁈

Странный вопрос. Интересно, какой ответ на него можно дать: «Да нет, помер третьего дня»?

— Ну да.

— Куда ты сейчас собираешься?

— В домашнее переоденусь и поесть пойду.

— Постой здесь, подожди меня, я пока за топором сбегаю.

— Хорошо… за каким топором⁈

Аглашка подошла ко мне вплотную и посмотрела прямо в глаза:

— За тем, которым я сама твою дурную голову отрублю!!! Ты зачем из дома ушел? Да еще и без охраны⁈

Я обнял мою скоморошку, погладил по коротко стриженной голове. Так и не обрастает…

— Так ведь нет у меня охраны.

— Ну, сидел бы тогда дома. Знаешь же, что тебя убить хотят, — всхлипнула она мне в грудь, — Я знаешь, как испугалась, когда узнала!

Меня заколотили по груди кулачками:

— Обещай, что больше так не будешь! Пусть… вон, Ржевский по твоим делам отправляется!

— Так он и так вечно мотается туда-сюда. Да и не понимает он ничего в расследованиях.

— Настю отправь!

— Ее мне жалко…

— А меня тебе не жалко⁈

Ну вот, снова лупят…

— Я знаешь, как испугалась⁈ Мне же, если с тобой что-то случится — только одна дорога!

— В монастырь? — пошутил я.

— Дааа!!! А я туда не хочу!!!

Так. Шутка про «мужской» тут явно неуместна. Аглашка вполне серьезна.

Я наклонился и поцеловал ее в щечку:

— Ты…

В носик.

— Мне…

В губки.

— Очень…

В шейку.

— Дорога…

— Викешень…ах…ка…

Знаете, что называют «душой» на Руси? Ну, помимо собственно души. Ямочку под шеей, между ключицами. А знаете, у кого это — очень эрогенная зона?

— Вике… ах… шень… ах… ка…

В общем — меня простили.

* * *

Чем мне не нравятся здешние вилки… Да, собственно, говоря — всем. Глядя на них, понимаешь, почему этот столовый прибор так медленно входил в обиход. Два зуба, да еще и прямых, так что взять ею, к примеру, салат — нечего и пытаться, а если наколоть на нее что-то мягкое, типа, к примеру, котлеты — сразу соскользнет. Наверное, именно поэтому котлет на Руси и нет — нечем их есть.

Я покрутил в руках серебряную вилку с костяной рукояткой, найденную в закромах терема, оставшуюся от Сисеевых, и попросту отломил от жареной курицы, которую мне принесли на обед, ножку с румяной корочкой. Отломил — и задумался.

Точно помню, как царь государь пообещал мне, что я, мол, под его защитой и кто, мол, меня тронет, тот будет иметь дело лично с ним. И что? Как оказалось, царское слово на Руси — типа пиратского кодекса в «Пиратах Карибского моря»: «Просто свод указаний, а не жесткий закон». На него поклали болт на сорок восемь и уже два раза пытались меня убить.

Я поднес ножку ко рту.

Так. Стоп. Вообще-то то, что знаю о нашем царе, говорит о том, что он — кто угодно, но только не образец всепрощения и милосердия. Одно его прозвище, которое лучше не упоминать, чего стоит… И на его слова просто так не плюют. Что это означает? Что тот, кто на меня покушался — твердо уверен, что сможет замести следы. Нет, есть еще два варианта, но не тот, ни другой мне не нравятся — уж больное смертельным холодом от обоих тянет. А я сегодня уже со смертью столкнулся. Значит, рассмотрим пока самый безобидный вариант.

Я взмахнул ножкой, которую так и держал в руке, размышляя.

Меня пытались убить иностранцы. Сначала — турки, потом — поляки. Простые наемники, от которых к тому, кто пытался меня убить, не перейдешь. Но, если подумать… Кому проще всего найти иностранных убийц? Тому, наверное, кто по долгу службы постоянно общается с иностранцами. То бишь — служит в Посольском Приказе. Похоже, не зря, не зря у меня в голове при общении с Переплутом мелькнула мысль о боярине Романове, главе этого самого приказа. Но, блин! Я в жизни с Романовым не пересекался! С чего бы ему так усердно пытаться меня прикончить? Или все проще — он входит в какую-нибудь коалицию с теми, кто уже имеет желание меня убить? А если вдруг кто-то на него выйдет — всегда можно, хе-хе, отбояриться тем, что это не он, потому что лично он ко мне претензий не имеет и вообще — вы ошиблись. Будем честными — ради меня на дыбу боярина по одному подозрению не потащат.

Я посмотрел на зажатую в руке куриную ножку, как будто она могла мне что-то подсказать.

А что, если… В конце концов — я не на Диком Западе, где закон висит на поясе и если тебе охота разбираться с теми, кто хочет тебя убить, то сам и напрягайся. Я — на Руси, где есть власть и государство, есть Разбойный Приказ, который, вообще-то и должен искать преступников, в частности — убийц. Точно, отправлюсь завтра к Дашкову. Передам ему приглашение на званый пир, все же мы лично знакомы, так что отправлять к нему Ржевского — некомильфо. Да заодно пожалуюсь на то, что меня тут пытаются кинжалами зарезать, да саблями зарубить, как будто я не боярин, а какой-то купец. Бояр так не убивают, это некрасиво, родной, бояр положено…

Я замер с раскрытым ртом, в который почти-почти положил куриную ножку.

Бояр положено травить.

Я медленно-медленно, как гранату с выдернутой чекой, положил ножку обратно на блюдо. Хотя, могу поспорить, отравленное мясо не взрывается. А как вообще узнать, отравленное оно или нет?

— Голос, ты можешь сказать, не подсыпали ли в эту курицу яд?

Голос промолчала. То ли не знала, то ли не хотела говорить, ее логику иногда фиг поймешь. Я осторожно понюхал курицу. Ну… не гриль и не КФС, обычный запах жареной курицы. Вроде бы с чесноком… Говорят, какие-то яды пахнут чесноком… Блин, да чесноком не только яды пахнут! Чеснок, внезапно — тоже!

— Голос, а есть здесь какие-нибудь способы определить, отравлено блюдо или нет?

Смутно припоминаю, что есть такие. Рог единорога, камень безоара… Еще что-то… Не знаю, правда, где на Руси ловили единорогов и кто такие безоары.

— Есть, — получил я неожиданный ответ.

— А где?

— Да вон, перед тобой.

Я с сомнением посмотрел на курицу. На блюдо, на котором она лежала. Перевел взгляд на вилку…

— Она?

— Да. Это амулет, из зачарованного серебра. Если им коснуться отравленной еды — серебро почернеет.

— А рукоятка — из рога единорога? — почему-то спросил я, разглядывая желтоватую кость рукоятки, действительно, завитую, как тот самый рог.

— Единорогов не бывает, — занудно заявила Голос. И на этом замолчала.

Ну ладно. Попробуем. Я ткнул вилкой в ту самую подозрительную ножку. Никакой реакции. Ничего. Либо ножка не отравлена, либо Голос так своеобразно пошутила.

Я потыкал вилкой в саму курицу. Ничего. Ткнул в кусочки морковки и репы, лежавшие в отдельной миске. Ничего. Пошевелил ею ломти хлеба. Ноль. И, совсем уже расслабившись, поболтал вилкой в кружке с брусничным морсом.

Из морса вилка вышла черная, как деготь.

Глава 12

Первым моим желанием было швырнуть ни в чем не виноватую вилку с размаху в стену. Что это такое происходит, Господи Боже?!!

Господь не ответил, узор досок потолка тоже ни на какие мысли не наводил, а выбрасывать единственный известный мне — и доступный в данный момент — предмет, позволяющий определять яды… Учитывая, что кто-то, так до сих пор и оставшийся неизвестным, хочет меня убить и его трудно упрекнуть в отсутствии старания… Такую вилку