Странный век Фредерика Декарта - Ирина Шаманаева

Госпожа Фантоцци захотела в тот день испытать свои чары на новом внештатном профессоре, и это ей удалось. Рассказ моей матери позволяет представить, в каком смятенном состоянии находился Фредерик в те последние часы перед высылкой. Я думаю, он держался до последнего мгновения, однако, как только его «конвоиры» вышли из вагона и поезд пересек новую германскую границу, отодвинутую на запад, силы покинули его. Стержень, на котором держалась его личность – вера, дисциплина, любовь к науке, – не сломался, но был основательно расшатан. Только необходимость зарабатывать на жизнь заставляла его вставать с кровати, умываться, одеваться, завтракать, выходить из дома, подниматься на кафедру…

Даже в таком состоянии он бы не стал легкой добычей разрушительных страстей, не тот у него был характер. Но Кьяра Фантоцци налетела, как торнадо, и виновата во всем была, разумеется, не только она. Он сопротивлялся безумию в своей крови несколько долгих недель. За это время успел дочитать курс, на который его пригласили. Наверное, только это его держало, потому что после всех унижений он просто не вынес бы еще одного – быть уволенным с позором за связь с женой попечителя. Едва он стал свободен от университетских обязанностей, сразу пришел к ней с визитом, и по странному выражению его лица она поняла, что победила. На следующий же день они встретились в дешевом отеле за городом.

Так все это началось. Кьяра не была ни доброй, ни умной женщиной, она даже оказалась не в его вкусе – ему не нравился южный тип. Сначала он еще пытался спасти остатки своего авторитета, но потом ему и это стало безразлично. По крайней мере, он делал все, чтобы удержать их отношения в тайне. Зато у Кьяры было семь пятниц на неделе. То она приходила к нему с коробками своих вещей и оставалась ночевать, а потом исчезала, то бесцеремонно шла с ним к его знакомым и вела себя там как его законная жена, то публично осыпала его упреками за то, что он посягнул на честь замужней женщины и разбил ее семью, то пугала бракоразводным процессом, то прощалась с ним «навсегда» и намекала на более молодых и щедрых любовников.

Кошмар длился всего пару месяцев, а ему казалось, что прошел год. Трудно понять, почему Фредерик это терпел. Раньше он и в страшном сне бы не увидел себя героем такой скандальной истории, связь с замужней женщиной претила его принципам, ее истерики выматывали ему нервы. Но он не мог без Кьяры, и ради часов, проведенных с ней, готов был мириться с ужасом, стыдом, отчаянием, в которое его погружали эти отношения. Не буду объяснять, профессор, как это бывает, – бывает, уж поверьте старому человеку.

В итоге господин Фантоцци затеял дело о разводе. Фредерик со дня на день ждал вызова в суд и холодел при мысли, что ему придется навсегда связать себя с этой взбалмошной, истеричной женщиной, которая ему даже не нравилась. Однако в глубине души он испытывал пугающее удовлетворение от осознания, что тогда она уже никуда от него не денется, и приближал эту развязку… К его счастью, родители Кьяры, обнищавшие дворяне, вовсе не хотели, чтобы она оставила мужа-банкира. Они сумели устроить примирение супругов. Госпожа Фантоцци быстро поняла, что ей, как виновной стороне, в случае развода не достанется от мужа ни пфеннига. С бесцеремонностью южанки она заявила Фредерику, что не останется с ним, потому что он не сможет содержать ее так, как она привыкла. Содрогаясь от отвращения к ней и к себе, он сказал: «Будь счастлива. Живи, как тебе нравится. Но ко мне больше не приходи».

Она пришла через пару недель, когда он уже почти справился, напряг все остатки своей воли и ушел в работу над автобиографической книгой, получившей потом название «История моих заблуждений». Кьяра явилась со своими платьями, шляпами и драгоценностями. И все началось бы сначала, если бы Фредерик не ушел от нее сам. Он тайно бежал из города с одним чемоданом вещей и бумаг. Ближайший поезд направлялся в Женеву. Да хотя бы и в Стамбул – профессору Декарту было уже все равно.

До Женевы Фредерик не доехал. В дороге у него началась та же болезнь, от которой он чуть не погиб в ранней молодости, когда лишился отца и сестры. Он был без сознания, когда на маленькой станции его сняли с поезда и перевезли в местную больницу.

Через несколько месяцев он выздоровел, но от пережитого нервного потрясения стал заикаться. Сбережения, и без того скромные, растаяли еще при Кьяре, остатки ушли на лечение, а заработать на жизнь преподаванием он теперь не мог. Да и не только по причине заикания – он был полностью опустошен, любое умственное усилие вызывало у него новый приступ лихорадки. Физическая работа тоже исключалась из-за покалеченной ноги. Он решил, что лучшее для него – попробовать стать журналистом, конечно, не репортером, а аналитиком и популяризатором науки, и переехал в Женеву, где было больше возможностей.

Если не считать трудностей в общении, он быстро справился с непривычным ремеслом: эрудиция профессора Коллеж де Франс позволяла ему браться почти за любые темы. Лишенный возможности говорить публично, он с успехом отточил стиль своего письма. Фредерик задержался в Швейцарии почти на два года. Здесь ему было комфортно. Для новых знакомых вопрос его вины или невиновности не представлял даже академического интереса. Даже когда его заочно поданная апелляция провалилась, он впал в уныние, но не настолько, чтобы капитулировать. Президент Мак-Магон15 предложил ему помилование. Фредерик, поколебавшись, отказался: согласиться было бы равносильно признанию вины. Он понимал, что, если только в ближайшие годы не случится реставрации монархии, у него еще есть надежда вернуться во Францию честным человеком и гражданином.

Постепенно прошло его заикание, и профессор Декарт воскрес, чтобы снова следовать своей судьбе. Он был готов опять преподавать в университете, заниматься настоящей наукой. Что-то звало его вперед и побуждало рискнуть, оставить насиженное местечко ради нового и неизвестного. Не без сожаления он уволился из газеты и уехал через Германию и Бельгию в Англию. Он все еще был хорошо известен в научных кругах и мог рассчитывать на должность если не штатного профессора, то уж профессора«гастролера» наверняка. Так и получилось.

Прошло еще пять лет. На первый взгляд неплохих, даже отмеченных успехами, пусть и не такими громкими, как раньше. Вот только душевное спокойствие окончательно покинуло Фредерика. Жить без гражданства и с клеймом шпиона становилось все труднее. У него не складывались отношения с коллегами, он чувствовал свою неполноценность на фоне этих благополучных, безупречных и благодушных людей. В те годы профессор Декарт решил, что хватит с него одинокой, неустроенной жизни, и сделал предложение сестре своего сослуживца, сорокалетней мисс Элинор Смит, симпатичной и умной женщине. Мисс Смит относилась к нему очень тепло, но вынуждена была отказать. Она терпеливо объяснила, что, во-первых, ее семья не одобрит, если она выйдет за человека, осужденного за серьезное преступление («Лично я верю, что вы невиновны, но поймите, этого недостаточно»). Во-вторых, раз уж она до сих пор не была замужем, и живется ей в девицах удобно и свободно, то вступить в брак имеет смысл только по любви. Но в этом брачном предприятии ни со своей, ни с его стороны никакой любви она не видит. Разве не правда? («Я знаю, вы уважаете и цените меня, и я отношусь к вам как к хорошему другу, но этого тоже недостаточно».) Фредерик должен был согласиться с доводами этой леди. Он расстался с мисс Смит и сохранил до конца жизни уважение не только к ней, но и вообще ко всем англичанкам. Неудачное сватовство он воспринял как живительный щелчок по носу. Нужно было попытаться самому справиться со своими проблемами, как он и поступал всю жизнь, а не рассчитывать, что кто-то его «исцелит» и «спасет». Сказать это себе, по правде, было легче, чем сделать.