Ликвидатор - Валерий Горшков

Это была она. Прямо на меня смотрели глубокие, как море, и голубые, как небо, глаза. За семь лет она почти не изменилась. Только мелкие, как черточки, морщинки пролегли возле уголков губ и под глазами. Только строже и тверже стали черты лица. Только короче — волосы и солидней — прическа. А в остальном передо мной стояла, казалось, та же двадцатилетняя девчонка, гордая и веселая одновременно. Та, которую я когда-то любил просто до одурения.

— Здравствуй, капитан, — улыбка промелькнула и погасла на лице Рамоны. Я сразу же заметил, что акцент у нее стал более сильным и резким. Вероятно, за прошедшие годы она мало практиковалась в русском. — Я почему-то думала, что ты приедешь именно сегодня… — Похоже, она несколько смутилась, потому что сразу же отвела глаза в сторону.

— Правда?

— Даже не знаю, почему…

— Ты все такая же красивая и такая же молодая, как раньше. Хотя, это же я старею, а ты ещё только взрослеешь. Тебе ведь всего двадцать… пять, — умышленно соврал я, — а мне уже сорок.

— А ты все такой же врунишка, как и был, — прикинулся, будто не помнишь, сколько мне лет! — с шутливым укором ответила Рамона. — Ладно, чего стоишь, забыл, как открывается?

— Нет.

— Тогда двигай! — И она подтолкнула меня в сторону калитки. Впрочем, калитка — это не совсем правильно. Калиткой называется то, что открывают в заборе деревенского дома в Рязанской области. Здесь же — маленькая дверца в аккуратном, выкованном опытным кузнецом металлическом заборе, где вместо вертикальных и горизонтальных прутьев причудливые цветы и даже птицы. Папа Рамоны, много лет назад построивший этот дом, отличался определенным вкусом, который выражался практически во всем. Когда я впервые пересек порог этого дома, то несколько минут ошарашенно озирался на лепные гипсовые украшения под потолком и на развешанные вдоль стен картины эстонских и финских художников. Потом ничего, привык.

В доме все было так же, как и семь лет назад, за исключением, может быть, незначительных мелочей типа новой мебели в кухне и гостиной, новых обоев на стенах, новых ковров на полу и огромного мраморного дога, лениво поджидающего хозяйку возле входных дверей. Так, ерунда, по сравнению с «Последним днем Помпеи», Ноевым ковчегом и Ниагарским водопадом. В остальном все, как и прежде.

— Ну что же, узнаю молодость свою! — продекламировал я, осторожно покосившись на принявшего боевую стойку дога. С детства недолюбливаю собак и ничего не могу с собой сделать. Единственная псина, которая вызывала во мне положительные эмоции, — это была подаренная мне на день рождения в далёком детстве плюшевая шавка, привезенная кем-то из знакомых моих родителей из Греции. Вот кого я действительно обожая, так это ее. Пока друзья на дне рождения не оторвали ей хвост и левое ухо. Пришлось пристрелить, а если точнее — сжечь в печке. Такая вот трагическая история дружбы между человеком и четвероногим другом.

— Не бойся, он не кусается, — выдала сакраментальную фразу Рамона. — Проходи в комнату, только обувь снимай — там ковры.

«Большое спасибо за предупреждение, а то у меня самого, знаете ли, что-то со зрением плохо!»

Я зашёл в знакомую комнату и сразу же без приглашения плюхнулся на мягкий велюровый диван. Рамона вошла следом за мной и села рядом. Какое-то время молча изучала мое лицо, а затем, с видом радушной хозяйки, предложила кофе.

— Давай, я не против, — кивнул я, вдруг почувствовав себя уютно и спокойно, как дома. «Женщина моей мечты», — внезапно пронеслось у меня в голове, но я тотчас отогнал эту неуместную мысль. Хватит уже, намечтался.

— Ты надолго? — послышался из кухни голос Рамоны, и вскоре она предстала перед моим взором с двумя чашками дымящегося ароматного напитка. Поставила их на столик-бар, придвинула его ближе ко мне и снова села рядом, едва касаясь своим маленьким плечиком моего. — Надолго приехал? — повторила она свой вопрос и улыбнулась.

Неужели, если я сейчас скажу, что навсегда, она даже не станет возражать?

— А как ты хочешь?

— Не знаю, — Рамона смущенно отвела взгляд. — Как я могу знать…

— Вот и я не знаю. — Я взял со столика чашку и, обжигаясь, отпил глоток. Моя давняя знакомая осталась верна себе — пьёт только настоящий чёрный, не какой-то там растворимый порошок, сделанный предприимчивыми европейцами из залежалого корма для крупного рогатого скота. Впрочем, в их представлении именно такого напитка мы, русские, только и заслуживаем.

— Расскажи, как хоть у тебя дела, что делаешь, где работаешь? — спросила Рамона и вдруг осеклась, поняв всю абсурдность своих слов. Где может работать офицер Советской Армии? И что он там такое-этакое может делать? — Я хотела сказать, как служба… — поправилась моя первая и единственная любовь. — Наверное, ты уже генерал?

— Ага, адмирал! — почему-то возмутился я, поставив на стол чашку. — Куда уж нам, неказистым и непородистым, до таких высот! Майор я, начальник охраны одного замечательного загородного объекта, где в ворота время от времени врезаются горящие армейские грузовики.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — неуверенно перебила меня Рамона. — Извини, но в последнее время я довольно мало говорю по-русски, может, потому мне плохо ясно…

— Это совершенно ни при чем, солнце мое, я сам ещё не всё понимаю, — тяжело вздохнул я. — Может быть, попозже и расскажу тебе что-нибудь из этой сумасшедшей истории, но только не сейчас, ладно?

— Ну хорошо, потом так потом. А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела?

— А я и так вижу, что хорошо, — я широким жестом обвел комнату, имея в виду полностью замененную мебель, да и не только её. Здесь все поменялось. Может быть, за исключением самой хозяйки.

— Ты ошибаешься, не моя это мебель, и даже Гарик не мой.

— Кто не твой? — переспросил я.

— Пёс. Все здесь куплено моим мужем. — Района посмотрела мне в глаза: — Бывшим.

— Подожди, подожди! — Я, как оратор, призывающий к тишине слишком расшумевшийся зал, поднял руку. — Ты вышла замуж пять лет назад и развелась… месяца два-три назад, не раньше. Так?

— Нет, не так! Ты решил пойти примитивным путём и просчитать сроки моего замужества по датам, когда я перестала посылать тебе поздравительные открытки и когда, после перерыва в пять лет, снова её отправила. Но ты не учел, что… Впрочем, тебе не понять женской психологии.

— Куда уж нам, дефективным!

— Не умничай. Если тебе действительно интересно, то я почти три года ждала, что ты приедешь. Если женщина не напоминает о себе, это еще не значит, что она о тебе забыла. Просто сначала умер папа, затем я заболела воспалением легких и полтора месяца пролежала в больнице, а потом… Потом познакомилась с Айном.

— С кем познакомилась? — нарочно переспросил я, прекрасно понимая, что речь идёт о бывшем муже Рамоны.

— Айн — мой бывший муж! — сердито ответила она, моментально поменяв непосредственное выражение лица на строгую маску. — Я не виновата, что ты не знаешь эстонских имен. Если бы я сказала «Ваня», тебе стало бы легче?