Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - Владислав Гончаров

23 июня специальный вагон, в котором он обыкновенно ездил, испортился вследствие того, что у него перегорела букса, и эрцгерцогу вместе с женой пришлось ехать в обыкновенном отделении I класса, оставив своих трех детей в Хлумеце. По этому поводу Франц-Фердинанд саркастически заметил: «Многообещающее начало для путешествия!» Несколько позже, когда ему сообщили, что поезд, в котором он с женой собирался выехать из Сараева 29 июня, отойдет в 5 часов утра вместо 6 часов, как первоначально предполагалось, он воскликнул: «Скажите полковнику Бардольфу, что если он поведет дело так, чтобы с каждым днем поездка в Боснию становилась для меня все отвратительнее вследствие неожиданных затруднений и неприятностей, то он может устраивать маневры без меня! Я совсем туда не поеду!» Секретарь добавляет к этому, что утверждение, будто эрцгерцог желал предпринять поездку в Боснию с целью превратить ее в триумфальное путешествие, является чистейшей выдумкой.

Но, несмотря на все эти неприятности и то обстоятельство, что в поезде, с которым эрцгерцог ехал из Вены в Триест, погасло электричество, во всех остальных отношениях путешествие его проходило великолепно и он был в превосходном настроении. Его с энтузиазмом приветствовали на железнодорожных станциях по пути от Адриатического моря к Сараеву, и 25 июня пополудни он встретился с женой в Элидзе, приятном маленьком местечке в 12 милях от Сараева, где они и жили все время. Маневры протекали весьма удовлетворительно, несмотря на сильные дожди, и эрцгерцог выражал свое удовольствие генералу Потиореку по поводу духа и выправки войск.

В пятницу 26 июня пополудни, возвращаясь с маневров, которые начались в этот день, Франц-Фердинанд с женой поехали на автомобиле в Сараево и делали разные покупки на базаре. Городской голова уже выпустил прокламацию, в которой выражал чувства лояльности населения к Францу-Иосифу и удовольствие по поводу того, что он прислал своего наследника посетить Боснию. Населению предлагалось украсить лавки и дома флагами и цветами, что и было сделано. Повсюду в окнах были выставлены портреты эрцгерцога.

В этот день Франц-Фердинанд был в форме, и его повсюду узнавали и приветствовали громкими криками: «Живио!» Толпа была так густа, что сопровождавшие его офицеры с трудом ее расталкивали, чтобы дать эрцгерцогу пройти из одной лавки в другую. Если бы действительно имелось сборище убийц, ждавших случая, чтобы покончить с ним, то здесь для этого представлялась полная возможность. Однако на этот раз посещение Сараева прошло без всяких инцидентов, и эрцгерцогская чета вернулась в Элидзе довольная городом и оказанным ей приемом.

В воскресенье утром эрцгерцог телеграфировал своим детям в Хлумец, что «папа и мама» чувствуют себя превосходно и что они надеются встретиться с ними во вторник. Это были последние написанные им слова.

Убийство австрийского эрцгерцога в Сараеве послужило непосредственным поводом к мировой войне. Без него летом 1914 года не было бы и австро-сербской и мировой войн.

Несмотря на то что отношения между Тройственным союзом и Тройственным согласием становились все более напряженными, европейская дипломатия, по всей вероятности, сумела бы предотвратить на месяцы, а может быть, и на годы конфликт, который всем государственным деятелям представлялся невыразимо ужасным и к которому Франция и Россия рассчитывали быть лучше подготовленными к 1917 году, чем в 1914 году. Убийство эрцгерцога явилось искрой, зажегшей горючий материал, который при других обстоятельствах не вспыхнул бы таким ярким пламенем, а может быть, и совсем бы не загорелся. Поэтому важно проследить происхождение заговора, жертвой которого пал эрцгерцог, и установить, на ком лежит ответственность за деяние, имевшее такие ужасные последствия для всего мира.

Как в действительности был организован сараевский заговор? Какими побуждениями руководствовались убийцы? Кто были их подстрекатели и сообщники? Все это вопросы темные и запутанные; они и по сию пору гораздо загадочнее, и на них труднее ответить, чем на большинство проблем, имеющих отношение к непосредственным причинам войны. Серьезные историки уделяли им сравнительно мало внимания. Фантастические слухи, настойчивые извращения фактов, порожденные ненавистью и военной пропагандой, поддерживались в этом вопросе больше, чем по всем другим вопросам, связанным с трагическими днями, когда загорелся европейский пожар.

Для этого имеется целый ряд причин. Историки занимались, главным образом, вопросом об относительной ответственности великих держав. Сведения, поступавшие из сербских источников, были не только скудны, но и противоречивы. Кроме того, это объясняется еще и тем обстоятельством, что официальная австрийская версия относительно заговора, возлагавшая ответственность, главным образом, на великосербскую агитацию и на деятельность сербского патриотического общества, известного под названием «Народна Одбрана», была изложена в австрийском ультиматуме, предъявленном Сербии, и в «досье», представленном державам; последнее заключало в себе результаты расследования, произведенного Австрией по сараевскому делу, и должно было служить оправданием ультиматума.

Но эта австрийская версия, мягко выражаясь, никогда не внушала большого доверия странам Антанты и нейтральным государствам. Расследование в Сараеве по необходимости велось поспешно и было окружено полнейшей тайной. «Досье» производило впечатление работы, сделанной наспех и небрежно. К нему был приложен ряд добавлений, «поступивших после напечатания». «Досье» было вручено державам тогда, когда они уже стали серьезно подозревать Австрию в намерении во что бы то ни стало начать войну с Сербией.

Государственные деятели Европы были уже до такой степени поглощены опасением общеевропейской войны, что у них в эти жаркие и бессонные дни и ночи не было времени серьезно и внимательно заняться обвинениями, которые, как им казалось, были нарочно сфабрикованы. Все еще помнили позорный аграмский процесс и дело Фридъюнга, когда австрийские власти были изобличены в пользовании поддельными документами для того, чтобы обвинить лиц, сочувствовавших сербам. Разве не могло представляться вполне вероятным, что «досье» 1914 года тоже составлено недобросовестно? Поэтому к Центральным державам относились с предубеждением и «досье» Берхтольда склонны были предать забвению или недоверчиво высмеять, зато все верили сербскому правительству, когда оно категорически отрицало обвинения, предъявленные Австрией, и утверждало, что оно не имеет никакого отношения к сараевскому убийству.

Впоследствии, в ноябре 1914 года, убийцы и другие заподозренные лица предстали перед судом в Сараеве. Стенографический отчет по этому делу был в наиболее существенной его части переведен с хорватского оригинала на немецкий язык и издан в Берлине в 1918 году[14]. Это – захватывающий человеческий документ, полный пафоса и юмора; он создает впечатление, что судебное разбирательство было поставлено достаточно широко и беспристрастно.