Последний барьер - Дик Фрэнсис

— Ты тоже, что ли, об этом месте слышал?

— Слышал, — кивнул он. — Да толку что? Туда ни один нормальный человек не пойдет, ни за какие пироги. Настоящая потогонная фабрика, каких уж сто лет нет нигде. Работают там одни отщепенцы, кому в другие конюшни дорога заказана.

— Прекратить надо это безобразие, — воинственным тоном заговорил подстрекатель. — А кто там хозяин?

— Хамбер такой, — ответил симпатичный паренек. — Из него тренер, как из моей задницы гитара... Победителей у него — как волос на башке у Фантомаса... Его старший конюх иногда появляется на скачках, зазывает к себе народ работать, да только все ему от ворот поворот дают.

Все пошли в столовую. Кормили сытно, много и бесплатно. Потом кто-то предложил пойти в бар, но его сразу же затюкали — оказалось, до ближайшего бара топать больше трех километров, а пиво продавалось прямо здесь, в теплой, уютной столовой.

Завести разговор о допинге не составило труда — казалось, конюхи готовы обсуждать эту тему бесконечно. Если верить их словам, ни один из них — двадцать с лишним человек — никогда не «подкармливал» лошадь, но каждый знал кого-то, кто знал еще кого-то, кто был грешен. Я попивал пивко и с заинтересованным видом прислушивался к их рассказам. Мне и вправду было интересно.

— ...бедняжка только вышла из паддока, а он р-раз на нее кислотой...

— ...напичкал ее снотворным, да так, что она сдохла в деннике на следующее утро...

— ...вколол такую огромную дозу, что лошадь даже первый барьер не взяла: ничего не видела от боли...

— ...за полчаса до заезда дал ей, собака, выпить здоровое ведро воды — уже никакой допинг не нужен, с таким морем в брюхе она и так едва доползет до финиша...

— ...вылил ей в глотку полбутылки виски...

— ...его зацапали с яблоком без сердцевины, а внутри — таблетки...

— ...и тут у него из кармана выпал шприц, а рядом как раз стоял стюард...

— Интересно, все способы уже перепробовали или нет? — спросил я.

— Если что и осталось, только черная магия, — ответил симпатичный паренек.

Все засмеялись.

— А вот, допустим, — небрежно заметил я, — кто-нибудь выдумает что-то особенно хитрое, такое, что и не обнаружишь, — и будет всегда выходить сухим из воды, никто его застукать не сможет.

— Ну, братец, — воскликнул весельчак, — это уж ты загнул! Не дай Бог, если такое случится, спасайся кто может. Поди узнай, на кого ставить. Букмекеры с горя на стенки полезут. — Он радостно заулыбался.

Невысокий конюх постарше его веселья не разделял.

— Такое делается из года в год, — сказал он, хмуро качая головой. — Есть тренеры, у которых «подкормка» разработана до тонкостей, — это я вам точно говорю. Некоторые тренеры травят своих лошадей постоянно, годами.

Однако другие конюхи с ним не согласились: теперь берут анализы на допинг; если и были среди тренеров любители портить лошадей, так их разоблачили, забрали лицензию и дорогу на скачки закрыли. Старый закон, правда, был не очень справедливым, говорили они, — по нему тренера автоматически дисквалифицировали, если в организме хотя бы одной его лошади обнаруживали допинг. А тренер виноват не всегда, особенно если лошадь стимулировали на проигрыш. Какой тренер пойдет на такое — портить лошадь, которую он месяцами готовил для победы? И все же, считали они, после изменения этого закона случаи допинга не уменьшились, а скорее увеличились.

— А что? Вполне логично. Сейчас тот, кто дает допинг, знает: если раньше он мог поломать тренеру всю жизнь, теперь страдает только одна лошадь в одном заезде. И совесть его не очень мучит, все правильно. Многие конюхи не постеснялись бы за полсотни подсыпать в корм пригоршню аспирина, но они боятся — а вдруг после этого закроют конюшню, а потом, глядишь, и на дверь покажут — прощай, работка!

Вопрос этот их волновал, и они обсуждали его долго, сдабривая свою речь сильными словечками. Но я уже понял: о моих одиннадцати лошадях им ничего не известно. Все они, я знал, были из других конюшен и, конечно, пространных газетных отчетов об этих случаях не читали, а если кто и читал, то читал по отдельности, на протяжении полутора лет, а не так, как я, — все вместе в одной солидной, объемистой пачке.

На следующий день незадолго до полудня я отвел Искрометного из денника в паддок, провел по кругу для представления участников, потом держал ему голову, пока его седлали, снова провел по кругу, помог жокею сесть в седло и вывел лошадь к месту старта, а сам вместе с другими конюхами поднялся к месту старта на маленькую трибуну возле ворот, чтобы оттуда смотреть заезд.

Искрометный пришел первым. Я был в восторге. Я встретил его у ворот и отвел в просторный загон для расседлывания победителей.

Там, опираясь на трость, уже ждал полковник Бекетт. Он похлопал лошадь по холке, поздравил жокея, который снял седло и ушел взвешиваться, потом с усмешкой сказал:

— Кажется, она уже начинает окупаться.

— Прекрасная лошадь, а для нашей цели — просто идеальная.

— Отлично. Вам нужно что-нибудь еще?

— Да. Я хочу знать как можно больше об одиннадцати лошадях... Где их растили, чем кормили, какими болезнями они болели, в какие кафе заходили водители фургонов, в которых их возили, кто делал для них уздечки, подгоняли ли им в период заездов подковы, если да, то какие кузнецы — короче говоря, все, что можно...

— Но между ними нет ничего общего — только то, что всем им дали допинг.

— На мой взгляд, дело обстоит иначе. Между ними есть что-то общее, что позволяло дать допинг именно им. Вот это «что-то» и нужно найти. — Я погладил Искрометного по носу. Он еще не успокоился после одержанной победы. Полковник Бекетт внимательно посмотрел на меня.

— Мистер Рок, вы получите всю нужную информацию.

— Спасибо. — Я благодарно улыбнулся. — А я позабочусь об Искрометном... Он окупится очень быстро.

В этот вечер, между первым и вторым днем двухдневных скачек, конюхов в общежитии было гораздо больше. Я снова свел разговор к допингу, а сам губкой впитывал все, что говорилось. Кроме того, я дал окружающим понять: если кто-то захочет узнать, в каком деннике моей конюшни стоит такая-то лошадь, и он за полсотни попросит меня подсказать, я от такого предложения не откажусь. За это я заработал несколько неодобрительных взглядов, а также один заинтересованный взгляд исподлобья — от низкорослого конюха с огромным носом, которым он равномерно сопел.

Утром в умывальнике он встал у соседней раковины и, кривя рот, прошептал:

— Ты вчера не дурил, когда сказал, что за полсотни укажешь нужный денник?

Я пожал плечами.

— А что тут такого?

Он украдкой оглянулся, и я едва сдержал смех.

— Я могу тебя кое с кем свести, если хочешь. Только пятьдесят процентов — мои.