Подбор персонала в мире оборотней, или HR нигде не пропадет - Алла Александровна

мире нельзя было показывать слабость, мужики — те еще хищники, прогибающихся баб просто на колени ставят. И фигурально, в том числе.

Здесь я тоже рискую, но почему-то кажется, что мою попытку отстоять собственное достоинство оценят. И зла не затаят. Как-то тут все более… прямо, что ли? Или это у волков так? А у других зверюшек все иначе?

Максан медлит, взгляд его скользит по моей фигуре, задерживается почему-то на груди, хотя там вообще ничего выдающегося, и пуговки застегнуты… Должны быть. Ловлю себя буквально за пальцы в самый последний момент, чтоб не провести по пуговкам, проверяя комплектность. Нет уж. Может, того и добивается.

Максан, между тем, чуть дрогнув ноздрями, хмыкает и садится в кресло.

Я остаюсь стоять перед ним, все такая же выпрямленная, словно на витрине перед покупателем.

Хмурюсь, очень это сравнение не нравится.

— Как тебе работа? — спрашивает Максан, и я отвечаю нейтрально:

— Спасибо, пока разбираюсь.

— И, похоже, делаешь успехи, да? Что ты там говорила про инструкцию?

Так, соберись, Сандрина. Это — тот, кто принимает решения! Ты до него добралась, минуя секретаря. Это уже успех, да? Не ты ли когда-то учила успешно преодолевать секретарскую преграду своих менеджеров-активников? Вот теперь пользуйся полученным преимуществом.

Делаю маленькую паузу на вдох и разгон и в паре предложений объясняю Максану суть должностной инструкции.

Невольно про себя удивляюсь, что у них такого нет… Странно же. Производства есть, торговля есть, отчетность есть. Почему нет самых элементарных кадровых документов? Интересно, а в моем мире когда появилось именно кадровое делопроизводство в том виде, в каком оно сейчас есть?

И почему я этого никогда не изучала? А профсоюзы у них тут есть?

Кто-нибудь защищает права сотрудников?

— Откуда ты это все знаешь? Где видела?

— В… в своей прошлой жизни, — наконец, нахожу я приемлемое определение.

— Вот как? Интересно… — хмыкает Максан, — расскажи.

Я переминаюсь с ноги на ногу, вроде бы незаметно, но выразительно. И Максан правильно читает мою бессловесную коммуникацию.

Кивает на диванчик, до того совершенно незаметный на фоне темных стен кабинета:

— Садись. — И коротко приказывает, даже не повышая голос, — Инрина, кронн на двоих.

Ого…

Сажусь, стараясь сделать это как можно элегантнее. И спину выпрямить, да. Не знаю, зачем мне это, ведь явно никакого желания привлечь этого хищного самца у меня нет. Упаси господь от таких радостей! Просто, они тут все такие… породистые. Ходят, садятся, эти изящные движения, вышколенные выражения лиц у женщин, осанка, длинные аристократичные пальцы... Неприятно себя дворняжкой рядом с породистыми гончими ощущать. Чисто по-женски неприятно.

Хотя сейчас, глядя на надменно поджатые губы Инрины, расставляющей чашки с кронном на специальном столике рядом с диваном, я испытываю легкую степень самодовольства. А вот нечего было так меня встречать! И так разговаривать. В конце концов, я ничего плохого никому не сделала и не заслужила к себе предвзятого отношения.

Конечно, я мало пока ориентируюсь в этом мире, может, каких-то глубинных его механизмов не понимаю, но все равно считаю, что я — равная им. А про происхождение и родословную пусть со своих волчиц спрашивают. Это не ко мне. И ставить себя на ступень ниже только потому, что не умею в волка превращаться, не позволю.

Максан садится напротив, в удобное низкое кресло, отпивает кронн, щурит на меня золотисто мерцающие в полумраке волчьи глаза.

— Расскажи подробней о своей прошлой жизни, Сандрина, — предлагает он спокойно и даже дружелюбно.

И я говорю. Скрывать мне особо нечего, любое несоответствие можно прикрыть провалами в памяти, так что…

Естественно, все равно стараюсь не рассыпаться в подробностях, а больше останавливаться именно на рабочем опыте. Для человека, проведшего сотни собеседований, умение грамотно выделять свои достоинства и скрывать недостатки — одно из основополагающих.

Конечно, волк может почуять ложь, но в том-то и дело, что я не лгу. Нельзя лгать на собеседовании, это вам любой грамотный эйчар скажет. Надо говорить правду. Только правду. И искренне верить в тот бред, что несешь. А, учитывая, что у них тут явно с активным слушанием и умением распознавать внутренние мотивы человека не особенно хорошо, то у меня буквально карт-бланш.

За время нахождения в этом мире, я успела понять, что здесь привыкли больше полагаться на животное. То есть, запахи, мимику, усиление во время разговора и общения каких-либо физиологических критериев: мышечное напряжение, микроповороты тела, сменившийся аромат кожи, частота дыхания, сузившиеся или расширившиеся зрачки, короче говоря, все те признаки, по которым звери узнают о состоянии и настроении своих соплеменников. Это те вещи, которые невозможно скрыть… Им невозможно.

А мне — запросто.

Я даже детектор лжи умею проходить. Ничего сложного, на самом деле, главное, понять принцип его работы. И знать реакции своего тела.

Некстати вспоминаю, как отговаривала своего прежнего босса от этой дурной затеи: проверять каждого нового сотрудника на детекторе. Ему тогда из столицы какие-то ушлые черти в уши насвистели, что это новейшая методика и так далее. Он и повелся. Мне стольких нервов стоило это его краткое очарование московскими мошенниками, ужас просто…

— И что, ты писала такие инструкции? — уточняет Максан, — почему я про такое не слышал?

— Эм-м-м… Мой муж… Он не желал делиться своими достижениями, насколько я помню… Его магазин… Он был не особенно большой… Всего около тридцати сотрудников… Но я там навела порядок… И сделала градацию… То есть, ранжирование сотрудников. У каждого… м-м-м… ранга была своя инструкция, и на основе ее — вознаграждение. Каждого нового сотрудника мы принимали, сверяясь с пунктами описания должности… Они у вас есть?

— Нет, — признается Максан, — но это хорошая идея. Странно, что я не слышал ничего о твоем муже. Как его звали? Чем торговал его магазин?

— Я… Его звали Антоний… Больше я ничего не помню, после его гибели я словно умерла сама…

Я решаю, что тут уместно всхлипнуть, потому что ничего так не отвращает мужчину от выяснения ситуации и не пугает, как слезы женщины.

Максан оказывается таким же нестойким, как и обычные мужчины из моего мира.

Увидев мое искреннее горе, а оно очень искреннее, я стараюсь изо всех сил, он чуть теряется, а затем заботливо подталкивает мне чашку с кронном.

— Спасибо… — я деликатно промакиваю уголки глаз, отпиваю чуть-чуть кронна, местного аналога кофе, — мне очень тяжело об этом говорить… И каждый раз, когда пытаюсь вспомнить, голова начинает